покидало странное предчувствие, будто вот-вот должно произойти что-то, так что лучше не раздеваться и быть начеку.

Было уже за полночь, когда он услышал, что дверная ручка медленно и тихо повернулась. Дверь за его спиной отворилась, и в комнату вошла Паулина. Бесшумно ступая, она подошла и встала перед ним. Это совершенно сбило его с толку: он размышлял о Розамунде и, услышав, как поворачивается дверная ручка, ожидал увидеть ее призрак. Позже он говорил мне, что именно появление Паулины поразило его тогда как нечто жуткое и противоестественное.

На ней не было ничего, абсолютно ничего, кроме белого шифонового пеньюара, который она тщетно пыталась расстегнуть. Видно было как дрожат ее руки, а пальцы судорожно пытаются нащупать застежки. Он резко поднялся, и они замерли друг напротив друга, лицом к лицу. Он был очарован ею – ее белоснежной кожей, плавными очертаниями ее тела, облаченного в прозрачную ткань; заворожен движениями ее пальцев. Кажется, о ее красоте я уже упоминал, и в тот миг она была неотразимой.

Он не сводил с нее глаз, но не говорил ни слова. Казалось, их молчание длилось долго, на самом же деле не прошло и доли секунды, как она произнесла:

– Ах, Эдвард, ради Бога, скажи что-нибудь. Может, мне не стоило приходить?

И продолжала, не дождавшись ответа:

– Ты думаешь о ней? Ведь если… если это так, я не дам ей забрать тебя… не дам… она будет являться до тех пор, пока мы не… Неужели ты не понимаешь, что она исчезнет только тогда… когда ты, наконец, обнимешь меня.

Руки ее выскользнули из прозрачных шифоновых рукавов, и пеньюар упал на пол. Марстон рассказывал, что в тот же миг вдруг услышал странный звук – то ли стон, то ли хрип – и с удивлением обнаружил, что этот звук издает он сам.

Они потянулись друг к другу, но не успел он даже прикоснуться к ней (не забывайте, что в жизни все происходит гораздо быстрее, чем можно сказать словами), как дверь бесшумно отворилась и перед ними появился призрак. Он возник тонкой пеленой, полосой света, внезапно разделившей их. Призрак висел неподвижно, не касаясь их, и лишь когда он вошел в силу и обрел образ женщины из плоти и крови, они почувствовали, как что-то отталкивает их друг от друга, не дает соединиться.

Паулина призрака не видела, ей казалось, что это Марстон ее толкает.

– Прошу, прошу тебя, не отталкивай меня, – закричала она и припала к его коленям, корчась и рыдая. Началась борьба ее живой плоти с безмолвным существом из другого мира.

В тот миг Марстон осознал, как сильно он ненавидит Паулину. Как могла она сражаться с Розамундой, коварно пользуясь преимуществом тела – этой отвратительной массы из плоти и крови – над бесплотным небесным созданием?

– Прекрати! – воскликнул он. – Это не я отталкиваю тебя, это она, разве ты не видишь?

Тут и Паулина вдруг увидела призрак. Она перестала хвататься за Марстона и безвольно опустилась на пол, пытаясь прикрыть свою наготу. После этого она не проронила больше ни звука.

Видение тоже отступило. Розамунда медленно двинулась к двери, потом обернулась, взглянула на Марстона и поманила его рукой.

Марстон устремился за призраком, не обращая внимания на Паулину, которая все еще извивалась, словно червь, и ползла за ним по полу, хватая его за ноги как обезумевшая дикая тварь.

Видимо, она сразу же встала и вышла за ними на лестницу. Когда он сбега́л вниз, вслед за призраком, он видел лицо Паулины, перекошенное от страха и похоти, взирающее на них с высоты. Она смотрела, как они преодолевают последний пролет и, миновав прихожую, входят в библиотеку. Дверь за ними закрылась.

Там что-то произошло. Марстон так и не рассказал мне, что именно, а я не спрашивал. Но это положило конец их с Паулиной союзу.

На следующий день Паулина уехала к родственникам. В доме Марстона она не могла больше оставаться, ведь там обитал дух Розамунды, а Марстон по той же самой причине не мог этот дом покинуть.

Паулина больше не вернулась – она боялась не только Розамунды, но и Марстона. Да и что бы изменило ее возвращение? Марстон был уверен, что любые его попытки сблизиться с Паулиной обречены на неудачу – что-то ему обязательно помешает; а Паулина, несомненно, чувствовала, что если раздразнить Розамунду, то та способна явить и иной облик, еще более зловещий и пугающий. Она проиграла и знала это.

Но была и другая причина разрыва. Думаю, он пытался объяснить это Паулине. Он женился на ней, полагая, что Розамунда мертва, но теперь было очевидно, что она жива и находится, как он выражался, «там». Он пытался втолковать Паулине, что не может жить с ней, когда есть Розамунда. Присутствие Розамунды в этом мире делало их брачный договор недействительным.

Я, знаете ли, совершенно уверен, что в ту ночь в библиотеке действительно что-то произошло. Что именно, он так и не сказал мне, лишь однажды проговорился. Мы обсуждали тогда одну из интрижек Паулины (после расставания она давала ему множество поводов для развода).

– Несчастная Паулина, – сказал он. – Она думает, что у нее страстная натура.

– А разве это не так? – спросил я.

И тут он выпалил:

– Нет, она даже не представляет себе, что такое страсть. Никто из вас не знает. Вы и понятия не имеете. Для начала нужно избавиться от своего тела. Я и сам не знал, пока…

На этом он осекся. Наверное, хотел добавить: «Пока Розамунда не вернулась и не показала мне». Но лишь ближе придвинулся ко мне и прошептал:

– Это вовсе не телесное ощущение… Если бы вы только знали…

Думаю, дело тут совсем не в том, что он свято хранил верность памяти Розамунды. Вероятно, за закрытой дверью библиотеки он приобрел какой-то опыт, вступил в пугающую и сладостную связь. Связь более глубокую, чем просто прикосновение или взгляд.

Это было нечто всеобъемлющее – страсть, которая пронизывает насквозь.

Возможно, наивысшая степень этого чувства, экстаз, охватила его, когда призрак уже исчез. Но испытав это однажды, он уже не мог вернуться к Паулине.

Об авторе

Английская писательница Мэй Синклер, настоящее имя которой Мари Амелия Сент-Клер, родилась в 1863 году в городке Рок Ферри, в графстве Чешир, и была младшим ребенком в семье зажиточного судовладельца. Когда девочке было всего семь лет, бизнес отца рухнул, и для них наступили тяжелые времена. В возрасте 18 лет Мари начала учебу в женском колледже Челтенхема, в пригороде Лондона, но училась там