больше всего:

– Вы видели Йорка?

Ответ его обескуражил.

– Да. Вот бедняга. Но что тут поделаешь? Похоже, он был мертв уже несколько часов. Его слуга умолял меня поехать к вам. Он говорит, есть какие-то важные бумаги, которые вы…

– Что вы мелете? – резко прервал его Филден. – Йорк такой же мертвец, как я. С трех часов он был на заседании и ушел всего минуту назад, я тут же бросился за ним.

Заметив странное выражение на лице доктора, он мягко добавил:

– Доктор Джонс, я не пьян и не сошел с ума. Если вы мне не верите, давайте поднимемся в зал. Все еще наверху, даже репортеры. Спросите у них, кто вел дневное заседание. Мертвые не произносят таких речей, какую сегодня произнес Йорк.

Не было ни малейшего повода усомниться в его искренности.

Доктор Джонс задумался на миг, а затем задал странный вопрос:

– А вы лично, – спросил он, – разговаривали с мистером Йорком?

– Нет. Он ушел неожиданно и лично ни с кем не общался. Я подумал, что Йорк переутомился – ведь выступление было великолепным. Я бросился за ним, но…

– Так вот, – мягко перебил его собеседник, – я полагаю, что должен попросить вас проследовать за мной, мистер Филден. Вам как близкому другу Йорка и как представителю компании необходимо распорядиться некоторыми бумагами. К тому же вы могли бы пролить свет…

– Вы и вправду рассчитываете, – сказал Филден, – будто я поверю в смерть человека, которого видел всего пять минут назад?

– Я ни на что не рассчитываю. Я всего лишь говорю, что мистер Йорк был найден мертвым в своей комнате сегодня в половине третьего пополудни. Накануне вечером он распорядился, чтобы его не беспокоили, пока он сам не позвонит. Но его слуга, который знал, что на три часа намечено важное собрание, встревожился, несколько раз постучал, а когда не получил ответа, выломал дверь и обнаружил хозяина в упомянутом мною состоянии. Он тут же послал за мной, а также за доктором Льюисом с Харли-стрит. Но что тут поделаешь? Мистер Йорк был мертв как минимум пять часов. Тело полностью остыло. Апоплексический удар, вызванный нервным переутомлением и длительным умственным напряжением. Я еще несколько дней назад обратил внимание на плохое состояние его здоровья.

Экипаж бесшумно покатился по мостовой. Филден был потрясен. Слова доктора не укладывались у него в голове. По пути к апартаментам Йорка оба молчали. В передней их встретил слуга и провел наверх. В спальне царил беспорядок, свечи в подсвечниках догорели, бумаги были разбросаны по письменному столу и по полу. На кровати, которая так и не была расстелена на ночь, лежало тело Кертиса Йорка.

– Его нашли здесь, – сказал доктор, показывая на письменный стол. – Видимо, он работал до самой кончины.

Филден склонился над кроватью, с почтением глядя на застывшее лицо умершего. Дверь платяного шкафа, что стоял напротив, отворилась. Когда Филден поднял голову, его взгляд упал на меховое пальто Йорка, и события сегодняшнего дня всплыли перед ним во всем их таинственном неправдоподобии. Он пересек комнату и положил дрожащую руку на плечо доктора.

– Что все это значит? – спросил он хриплым голосом. – Что все это значит? Понимаете, я видел его, не далее как полчаса назад. Я слышал, как он говорит, и вдруг он лежит тут мертвый. Боже мой, что же все это значит?

– Я не знаю, – просто ответил доктор. – Есть вещи, которые не поддаются объяснению.

Перекладывая бумаги на столе Йорка, он добавил:

– Слишком уж его заботили дела компании. Он писал свою речь, когда его настиг конец. Взгляните сюда, есть ли среди этих записей то, что вы слышали сегодня?

Когда Филден посмотрел на исписанные мелким почерком листы, с его губ слетел сдавленный крик. Перед ним был текст речи, той самой, что он слышал около часа назад.

Мужчины обменялись взглядами, и Филден кивнул. Повисла тишина, которую лишь единожды нарушил лишь стук проезжавшего мимо кэба. Угол каминного коврика загнулся, и доктор машинально наклонился, чтобы расправить его. Под складкой оказался листок бумаги. Он выпал из руки покойного и лежал незамеченным с того момента, как перенесли тело.

Филден поднял глаза, услышав, как его собеседник резко втянул в себя воздух.

– Что это? – спросил он.

– Убедительные доказательства душевного состояния несчастного, если таковые требуются. Боже правый! Какое же чудовищное перенапряжение он испытывал, пока его не настиг этот печальный конец. Прочтите сами. Что вы думаете?

Филден прочел, и ему вспомнились слова Йорка, произнесенные в зале заседаний четыре дня назад.

«Я готов продать душу ради «Сан-Сакрады», и сделка вскоре совершится».

Это была последняя копия поразительного документа, благодаря которому, как полагал несчастный, он спас рудник «Сан-Сакрада», но потерял свою душу.

На обратной стороне Йорк написал:

«Мой друг Филден сказал, что спрос на души сейчас невелик, что они гроша ломаного не стоят, но он неправ. Дьяволу никогда не наскучит истреблять род человеческий, и я тому яркий пример, а какую цену приходится платить – знаю лишь я один. И нет мне спасенья ни в этом мире, ни в ином, но я торжественно клянусь, что не собирался заключать позорную сделку с силами тьмы.

В миг помутнения, не ведая, что творю, я впервые написал текст этого договора. Спустя три минуты он был подписан, а будущее мое – предрешено.

Я видел, как проступают огненные буквы гнусного имени – в этом же адском огне суждено гореть и моей душе.

Шесть раз я истреблял видимые свидетельства этой мерзости, но могущественная сила, которой я не мог сопротивляться, заставляла меня раз за разом переписывать договор и наблюдать, как возникает на пустом месте его гадкая подпись. Свою часть сделки он почти выполнил. А моя еще впереди. «Назначение и время передачи указанной души будут определены мною позднее». Назначение мне прекрасно известно. Время – пока нет, но чувствую, что осталось совсем немного. Сейчас я охвачен ужасным страхом, что меня призовут раньше, чем компания добьется успеха, что в конце концов я останусь в дураках и не смогу насладиться победой, которая стоила мне так дорого. Однако я этого не допущу. Телу моему хватит сил сопротивляться, а воли достанет, чтобы настоять на последней привилегии. Будь что будет, я не откажусь от своей бессмертной сущности до собрания. Ну а после не так уж важно, когда меня заберут. Нет пытки хуже, чем это томительное ожидание. Мой мозг уже в огне. Разум – в аду. Но…»

Здесь записи оборвались, перо выскользнуло из ослабевших пальцев, оставив на бумаге длинную черту.

Таковы были последние