не поверил. Он решил, что женится на Паулине, как только ее увидел. Она была хороша собой – аристократический нос, чувственные губы; контраст черного, белого и алого.

Между ними, как и предполагалось, не было ничего кроме физического влечения. И речи быть не могло о том, чтобы Паулина заняла место Розамунды.

В то время Марстон вел длительную тяжбу.

Они так торопились пожениться, что решили не ждать завершения судебного дела, требовавшего его неотлучного присутствия в Лондоне, перенесли медовый месяц на осень и сразу же переехали в дом Марстона на Керзон-стрит.

Позже он признавался, что решение это оказалось неудачным. Дом на Керзон-стрит был неразрывно связан с Розамундой; особенно их спальня – спальня Розамунды – и его библиотека. Библиотеку она любила больше всего, потому что это была его комната. Она облюбовала себе местечко в углу у камина, и они всегда проводили там вечера вдвоем, когда с его делами было покончено, а если он работал до поздней ночи, то она просто сидела рядом, тихо читая книгу.

Паулина, к счастью для Марстона, невзлюбила библиотеку с первого взгляда.

Я так и слышу ее голос:

– Бррррр! Эдвард, что за чудовищная комната. Не представляю, как тебе удается тут работать.

На что Эдвард отвечал не без ехидцы:

– Можешь не заходить сюда, если она тебе не нравится.

– Даже не собираюсь.

Вот она стоит у камина, рядом с креслом Розамунды, красивая, чувственная. Марстон хотел было обнять ее, поцеловать в алые губы, но тут, по его словам, что-то ему помешало. Он остановился как вкопанный, точно упершись в невидимую стену, вдруг возникшую между ними. Марстон решил, что всему виной его воспоминания о Розамунде, все еще такие яркие – ведь это место раньше принадлежало ей.

И именно это место, где они проводили время в молчаливом единодушии, Паулина никогда не смогла бы занять. Да ей это было и не к чему – этой роскошной, черствой, самодовольной женщине. Марстон понял, что в библиотеке он сможет спокойно остаться наедине со своей памятью.

Но со спальней все обстояло иначе. Паулина сразу дала понять, что эта комната теперь принадлежит ей. Да и что он мог ей предложить взамен? Второй этаж занимала гостиная. Все спальни наверху были тесными, а эту устроили, объединив две комнаты. Окна ее смотрели на юг, а в глубине был вход в ванную. Дверь выходила на узкую лестничную площадку, с которой можно было попасть и в спальню Марстона, смотревшую на север. Но вряд ли Паулина согласилась бы спать в его комнатушке, не говоря уже о тесных каморках под крышей. Впоследствии Марстон жалел, что не продал этот дом.

Но Паулина пришла в восторг от предназначенной ей комнаты, просторной, с тремя окнами. Спальня была с изыском обставлена для бедняжки Розамунды: мебель семнадцатого века из орехового дерева, бухарские ковры, плотные темно-синие шелковые шторы с фиолетовой подкладкой и большая роскошная кровать, покрытая фиолетовым же покрывалом с голубой вышивкой.

Марстон настоял только на одном – он должен спать на той стороне кровати, где спала Розамунда, а Паулина – на его прежнем месте. Он не хотел видеть Паулину там, куда раньше ложилась Розамунда. Конечно, ему пришлось схитрить и притвориться, будто он всегда спал на той стороне, у окна.

Представляю, как Паулина ходит по этой комнате, разглядывает все вокруг, любуется своим черно-бело-алым отражением в зеркале, которое прежде видело только розовое и золотое, открывает шкаф, где раньше висели платья Розамунды, вдыхает тонкий цветочный аромат, вытесняя его шлейфом своих приторных духов, даже не думая о предшественнице. А Марстон, который только о ней и думал, все больше мрачнеет, в то же время приходя во все большее возбуждение в преддверии брачной ночи. Бог знает зачем, он повел ее в театр – быть может, чтобы скоротать время, а может, чтобы освободить от нее комнату Розамунды. Вижу, как они сидят в партере, скучающие и беспокойные, встают и уходят, не дождавшись антракта, и возвращаются в дом на Керзон-стрит еще до одиннадцати.

И вот в двенадцатом часу он направляется в ее комнату.

Их двери располагались перпендикулярно друг другу, а лестничная площадка такой была узкой, что он попросту не мог бы не заметить человека, стоящего у двери Паулины. Ему даже не требовалось пересекать площадку, чтобы попасть к ней.

Марстон клялся, что, когда он вышел из своей комнаты, снаружи было пусто, и только шагнув к двери Паулины, он увидел Розамунду, стоящую у входа. Он так и сказал: «Она просто не позволила мне войти».

Раскинув руки, она преграждала ему путь. Да, это была Розамунда, он видел ее лицо, и лицо это выражало необыкновенную кротость, но вместе с тем необычайную решительность. Он не мог противиться ей.

Тогда он стал пятиться назад, не отрывая от нее глаз, а когда замер на пороге своей комнаты, она вдруг исчезла.

Нет, он не испугался. Он не смог описать мне, что почувствовал, но он оставил свою спальню открытой на всю ночь, потому что не мог захлопнуть дверь перед Розамундой. Пойти к Паулине он больше не пытался, так как был уверен, что призрак явится снова и остановит его.

Не знаю, как он оправдывался перед Паулиной на следующее утро. По его словам, она весь день была холодна и угрюма, что неудивительно. Он по-прежнему пылал страстью к ней, думаю, что призрак Розамунды ничуть не охладил его пыла. Он решил, что это была всего лишь галлюцинация, вызванная, вероятно, волнением.

Во всяком случае, он не ожидал следующей ночью вновь увидеть на пороге привидение.

Но нет. Оно явилось снова. Только на этот раз, сказал Марстон, оно посторонилось, пропуская его. Да еще и улыбнулось, как бы говоря: «Входи, если хочешь; увидишь, что будет».

Марстону показалось, что привидение не стало заходить за ним следом; он был уверен, что на этот раз его оставят в покое.

Но стоило ему подойти к кровати Паулины, которая раньше принадлежала Розамунде, как призрак возник опять – встал у него на пути и попытался его оттолкнуть.

Паулина же видела только, как ее благоверный отступает, шатаясь, все дальше, а потом стоит как вкопанный со странным выражением на лице. Это было пугающее зрелище.

– Что с тобой, Эдвард? – спросила она.

Он не сдвинулся с места.

– Что же ты стоишь? Почему не ложишься?

Марстон не выдержал и в сердцах воскликнул:

– Я не могу. Не могу.

– Чего не можешь? – спросила Паулина с кровати.

– Не могу спать с тобой. Она меня не пускает.