— Если и в самом деле все настолько серьезно, сэр, я готова дать такую клятву.

Элизабет Брэнуэлл ненадолго отлучилась и вскоре воротилась со Священной книгой в руках. Клятва была принесена чинно, с безукоризненным соблюдением всех соответствующих ритуалов.

— Ну-ну, мисс Брэнуэлл! — с саркастической насмешкой произнес Патрик Бронте. — Верно, вас прямо-таки распирает от любопытства, коли вы без малейших колебаний согласились дать столь серьезную и ответственную клятву; а ведь для этого требуется достаточно мужества и решительности… Не могу взять в толк одного: к чему вам понадобилась моя тайна? Какой прок вы в ней усматриваете? Я ведь уже говорил: вам нечего опасаться, ведь вы не связаны напрямую с нашим родом… Ну да ладно. Я дал слово посвятить вас в подлинную сущность всей этой невероятной мистики — и я сдержу свое слово…

Пастор на несколько секунд прервал свою пылкую речь, чтобы перевести дыхание, а затем уверенно продолжал:

— Говоря по совести, мисс Брэнуэлл, я даже в какой-то мере рад, что вы изъявили желание выслушать меня, я чувствую отчаянную необходимость поделиться с кем-нибудь хотя бы малой толикой своих переживаний. Но окажетесь ли вы, уважаемая мисс Брэнуэлл, действительно способной разделить со мной те страшные душевные муки, какие неизбежно налагает моя тайна? Достанет ли вам сил и мужества до конца дней остаться верной своей клятве? Если вы не можете поручиться в этом наверняка… Впрочем, вам и самой неизвестно, сколь огромной ответственности вы подвергли себя. Боюсь, вы даже не догадываетесь о том, какие последствия грозят вам из-за вашей неосмотрительности.

— О чем вы, дорогой зять? — насторожилась Элизабет Брэнуэлл.

— Над моим несчастным семейством довлеет злой Рок. После тех страшных трагедий, которые уже произошли в этом доме, и которым все мы были свидетелями, мое последнее признание не должно явиться для вас неожиданной новостью.

— Но на каком основании вы берете на себя право выдвигать подобное утверждение со столь ярой категоричностью?! — воскликнула мисс Брэнуэлл. — Такие умозаключения, с моей точки зрения, слишком опасны — они могут навлечь на вас праведный гнев Создателя! Мой вам совет — остерегайтесь! А не то можете горько пожалеть о своих словах!

— Мисс Брэнуэлл! — оборвал ее Патрик Бронте весьма резким тоном. — Поверьте мне — я знаю, о чем говорю. Посудите сами: разве могло мне прийти в голову напрасно бросаться столь страшными изречениями, не будь я совершенно убежден в их непреложной правдивости?

— Прошу прошения, сэр, но я определенно с вами не согласна. Полагаю, в своих убеждениях вы опираетесь на ту тайную информацию, какую предоставило вам ваше сновидение. Уж и не знаю, какие непостижимые чары овладели вами во сне, чтобы внушить вам столь странные мысли, однако обыкновенный в вашем состоянии ночной кошмар никак не может служить более или менее весомым основанием для подобных выводов.

— Повторяю, мисс Брэнуэлл, я знаю, о чем говорю. И, поверьте мне, я даже не в состоянии выразить, сколь мучительно гнетет меня эта непреложная убежденность. О, как много отдал бы я за то, чтобы мои тревоги и опасения не подтвердились, и вы оказались бы правы в своем предположении о несущественности моего сновидения! Если бы только такое оказалось возможным — я, наверное, счел бы себя счастливейшим из смертных! Но вся беда в том, что это невозможно, — Патрик Бронте горько вздохнул.

— Неужели вы склонны придавать столь принципиальное значение обыкновенным снам, мистер Бронте? — спросила Элизабет Брэнуэлл.

— Отнюдь! — возразил Патрик Бронте с жаром. — Как прирожденный скептик я всегда с большим сомнением и даже, я бы сказал, — с большим подозрением относился ко всему, что так или иначе связано с миром сновидений. Раньше я никогда не придавал особого значения снам — ни своим собственным, ни чьим бы то ни было еще.

И вот отныне мне суждено пребывать в плену тех непостижимых сил, над которыми раньше я мог лишь вволю посмеяться. Мой сон никак нельзя назвать обычным. Содержание его всецело захватывало своей необычной живостью воздействия. Ощущения были такими острыми, отчетливыми, правдоподобными, будто все это происходило со мной не во сне и, возможно, даже не наяву, то есть, — поправился он, — не в обыденной действительности, а где-то непостижимо далеко за ее пределами. Моя призрачная греза мнилась мне даже более правдивой и в то же время — еще более жестокой и беспощадной, нежели сама суровая, холодная реальность.

Признаюсь, я был поражен до глубины души. Должно быть, мне до конца жизни не суждено освободиться из-под всесильной власти этого кошмарного наваждения — каким бы — коротким или длинным — ни оказался заветный срок, отведенный мне на земле… А знаете, мисс Брэнуэлл, минувшей ночью я, как никогда прежде, был близок к своему закату. Я ощутил на себе крепкие путы смерти, почувствовал ее неотступное смрадное дыхание…

— Довольно, мистер Бронте! — прервала его Элизабет Брэнуэлл. — Видно, вы уже заговариваетесь! Думаю, эту беседу придется отложить до более подходящего случая. Сейчас вам следует отдохнуть.

— Вот как, мисс Брэнуэлл? — проговорил Патрик Бронте отстраненным тоном. — Стало быть, вы мне не вериге? Что ж — это ваше право. Однако посудите сами: к чему бы мне выдумывать небылицы и вводить вас в заблуждение? Тем более когда дело касается столь серьезных вещей. Я вполне готов нести ответственность за каждое мое слово. Впрочем, теперь, верно, это мое последнее заявление мало чего стоит. Надо думать, я и в самом деле справедливо заслужил тягчайшую Божью кару. Но беда в другом, а именно в том, что, по всей вероятности, не мне одному придется платить по счетам, и убежденное сознание этого удручает меня теперь более всего на свете!

— О чем вы говорите, мистер Бронте?! — воскликнула его собеседница.

— Что ж, постараюсь сменить манеру изложения, насколько это будет в моих силах. Помнится, я тут изволил уподобить себя незадачливому гребцу, погубившему свое судно в роковой пучине. Что же, пусть будет так. Но тем мрачнее моя невыразимая печаль, что сия злополучная напасть постигла меня не сразу и отнюдь не внезапно. Напротив: я чувствовал, что вполне готов встретить грядущее ненастье достойно…

— Ценой своей собственной жизни, — решительно продолжат Патрик Бронте, — я мог бы снять роковое бремя проклятия со своего славного рода. Однако непостижимым Предвечным Силам, вероятно, было угодно, чтобы этого не случилось. И вот теперь мне придется в немом отчаянии лицезреть, как безбрежная морская стихия разверзнет свои ненасытные недра и жадно поглотит одинокое суденышко, отважившееся вступить в бурную пучину ее безрассудных перипетий. Растерянные члены экипажа один за другим пойдут ко дну. А злополучному капитану суждено увидеть всю свою величайшую трагедию — невероятную сцену страшной гибели его дружной, сплоченной команды, а вслед за тем и самому в глубоком, безысходном отчаянии налететь на острые рифы и разбиться об их скалистые выступы, не испытывая ни малейшей тени сожаления по поводу собственной участи. Такова неизбежная доля, предназначенная мне коварной Судьбою!

— Мистер Бронте, — произнесла ошеломленная мисс Брэнуэлл, — мне все-таки неясно: как вы беретесь это утверждать? Боже правый! Что за сон вам приснился, сэр, и какой непостижимой сверхъестественной властью он наделен, коли действие его призрачных чар способно вызвать столь бурный всплеск отчаяния?