В груди щекочет сладкая боль, и мне это нравится. Сердце словно перегревшийся мотор – работает на пределе и дымится. Мечась между страхом и желанием, я провожу рукой по плечу Тома, по шее и касаюсь колючей щеки. Наваливаюсь на него всем телом, ощущаю, как тяжело, рывками вздымается его грудь.

– Белинда… – словно предостерегая, говорит он.

– Что? Я ничего не делаю, – отвечаю и кладу вторую руку ему на лицо.

Том крепко держит меня и водит ладонями по спине. Я на секунду задыхаюсь, а в голове словно взрываются звезды. От воспламенившихся между нами чувств я теряю голову. Его нежные руки, упругое тело, глубокие зеленые глаза… Все гаснет, остается только Том. Только мы вдвоем, а остального мира не существует. Теперь я понимаю, что это значит.

Мы смотрим друг на друга, когда я наклоняюсь к его лицу и целую. Медленно прикасаюсь к мягким прохладным губам и не встречаю сопротивления. Том целует меня в ответ. Сразу становится главным и подчиняет своей воле. Все происходит нежно и ласково, почти невесомо, будто от любого неверного движения этот мираж рассыплется. Я настолько сильно хотела этого поцелуя, что теперь он кажется сном.

Неужели это происходит? Этого просто не может быть…

Наши языки сплетаются. От жгучего желания между ног больно пульсирует, и я слегка развожу колени в стороны. На секунду отрываюсь от его губ и издаю вздох, граничащий со стоном. Сразу тянусь за следующим поцелуем, но Том отдергивает голову назад. Пугаясь и ничего не понимая, я снова пытаюсь дотронуться до него, но и в этот раз он отдаляется.

– Нет, Том… – отчаянно шепчу я, – нет, пожалуйста, позволь, не будь жестоким, не делай так…

– Перестань это, – хрипло говорит Том, словами разбивая меня на тысячи осколков.

– Нет, – жалобно протестую я, – нет… – И кладу руку ему на шею, но он резко перехватывает ее и уводит в сторону.

– Чего ты хочешь? – спрашивает.

Я замираю, а потом говорю:

– Тебя.

– Это полная хрень, Белинда, это не ответ! – рявкает он, всем телом отстраняясь от меня и заглядывая в глаза, продолжая держать за запястье.

– Это правда, что еще мне сказать?! – вскрикиваю я и с силой выдергиваю руку.

– Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Я могу. Раздевайся.

Я задыхаюсь и чувствую, что тело из горячего за секунду становится холодным.

– Что? – переспрашиваю.

– Если ты этого хочешь, тогда раздевайся.

Глаза застилает пелена, и я пытаюсь прогнать ее, несколько раз моргнув. Руки немеют. Тело будто становится не моим.

– Ну? – говорит.

– Что ты несешь…

– Ты буквально только что сказала мне, что хочешь меня! Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты понимаешь, что делаешь?

– А ты что-нибудь понимаешь?! – не выдерживаю я. – Ты целовал меня! Ты, не кто-то другой!

С каменным лицом Том цедит:

– И что?

– Да ничего! – кричу я и спрыгиваю с дивана. – Все, отвали от меня! Я тебя ненавижу, понятно?! Ненавижу тебя, урод!

Я всхлипываю и убегаю прочь из комнаты. Как и всегда.

Тот день я запомнила навсегда.

Тот день год назад, когда родители снова орали друга на друга, а я заперлась в комнате и пыталась игнорировать все, что происходило за ее пределами. Я упала на кровать, надела наушники и глупо уставилась в потолок.

Несколько минут назад я попалась им под руку, и свою злобу они сорвали на мне. Щеки до сих пор пылали от обиды и отчаяния. Папа кричал, что я не ценю того, что он мне дает. Мама шипела, что я испортила ей жизнь. Они говорили, что вместе только из-за меня. Но разве я хотела этого? Разве я вообще хотела жить на этом свете? Меня никто не спрашивал, но будь моя воля, я бы выбрала никогда не рождаться.

Тяжелое чувство вины давило на грудь столько, сколько я себя помню. Я была виновата в том, что происходило в нашей семье. Кто-то бы сказал: «Нет, это все твои родители». Но когда на протяжении всей жизни два человека страдают из-за тебя, никак иначе чувствовать себя не получается.

Я сдернула с себя наушники и прислушалась. Крики продолжались. Не выдержав, я вскочила на ноги, закрыла дверь в комнату на защелку, схватила телефон и открыла окно. Тогда мать еще не скрутила с него ручку и я могла уходить из дома незамеченной. В тот день я вылезла из комнаты в сад, зная, что мама все равно это обнаружит, и когда вернусь, я получу по полной. Мне было плевать. Я аккуратно вышла за территорию дома и из кустов достала тщательно спрятанную пачку сигарет. Закурила прямо рядом с забором и пошла прочь.

После этого охранник рассказал матери, что я курила. Не в первый раз, но прилетело мне сильно. Когда я начала употреблять наркотики, необходимость в сигаретах отпала, но тогда мне очень нужно было покурить. Я снова вставила наушники и включила Лил Пипа.

Мама называла его музыку «траурной дрянью», но она идеально подходила под состояние. Это была музыка моего сердца, и если бы души людей звучали, то моя звучала бы треками Лил Пипа.

Всегда, когда я оставалась наедине с улицей и музыкой, я думала, зачем миру нужна моя жизнь. Мама не любила меня, а отцу намного важнее были «Нитл Граспер». Я была человеком-мусором, отвергаемым двумя самыми важными людьми. Мне не хотелось жить, но я не могла покончить с собой, я была трусихой. Я пила и прогуливала школу, шаталась сутками по улицам, ничего не ела, убивала себя по чуть-чуть, ведь это было не настолько страшно.

Я чувствовала себя так, будто при рождении меня окунули в чан с кислотой, и она сожгла мне все тело, но не убила. Я выжила и теперь страдала от ужасной боли. Я не могла сказать «помогите, мне больно», ведь никому не было это интересно. Я была покалечена и должна была как-то с этим жить.

Занятая мыслями, я не заметила, как дошла до залива. Вблизи виднелся мост Бэй-Бридж. Было уже темно, но на пляже кто-то жег костер, будто специально указывая мне путь. Проваливаясь в песок, я медленно двинулась на свет. Я знала про тусовки под Бэй-Бридж, но никогда там не бывала. В школе ребята частенько рассказывали сплетни о том, что здесь происходило. Но на самом деле в Бэй-Бридж не было ничего крутого. Человек пятьдесят потерянных алкоголиков и наркоманов всех возможных полов, возрастов и цветов. Старые панки и молодые неформалы. Все в чем-то неполноценные. Отбросы общества. Они жгли костер в бочке, пили и слушали музыку. Когда я прошла мимо, никто не заметил меня, и я почувствовала себя в своей тарелке.

Подойдя к воде, я опустилась на корточки. Черная волна хлынула к берегу и намочила мне кеды. Я вглядывалась в водную гладь так долго и отчаянно, что не заметила, как рядом со мной присела девушка.

– Привет, – сказала она, заставив меня вздрогнуть и повернуться на звук.

Перед собой я увидела афроамериканку с длинными черными косами.