— И далеко ехать?

— Ну что ты, он сейчас в своём венском особняке.

Ну, наконец-то! Снова обозначился след… и пускаться по немуследовало незамедлительно, потому что весьма опасные конкуренты так и наступалина пятки…

Илона безмятежно продолжала:

— Можешь поехать с Луизой, она тоже заинтересоваласьэтим аппаратом и хотела его посмотреть. Журналистка, сам понимаешь, они вАмерике любят разные диковины и курьёзы…

Вот теперь у Бестужева не осталось никаких сомнений, чтоэмансипированная заокеанская гостья профессора Клейнберга и мисс Луиза, стольпрекрасно владевшая оружием, — одно и то же лицо. Абсолютно невероятноебыло бы совпадение… Вот только для кого она работает? Или ею движетвсего-навсего извечная любовь репортеров к сенсациям?

Илона, ещё раз бросив печальный взгляд на несостоявшуюсямашину времени, направилась к выходу. Бестужев пошёл следом, обуреваемый жгучимнетерпением: так и подмывало кинуться из особняка сломя голову в поискахневедомого Руди — но об этом, разумеется, и речи быть не могло, ни одинвоспитанный человек так себя вести не будет…

— Я, к сожалению, с тобой поехать не смогу, —сказала Илона с какой-то очень уж загадочной улыбкой. — Приличия непозволяют. Насколько я знаю шалопая Руди, он с аппаратом развлекается так, чтодамам там появляться не стоит…

Бестужев шагал по дорожке, вымощенной с исконно немецкимтщанием. Особняк уже скрылся за вековыми деревьями парка, солнце поднялосьдовольно высоко. Сказать по совести, никаких особенных моральных терзаний из-затого, что неожиданно стал случайной игрушкой взбалмошной светской красавицы, онне испытывал по свойственному ему в жизни здоровому цинизму. Во-первых, всёпошло на пользу делу, а во-вторых, некоторые, что греха таить, многое бы отдализа то, чтобы оказаться на его месте. И воспоминания у него остались самыеприятные: он был провожаем тепло и сердечно, с поцелуями и заверениями, чтоничего на этом не кончается, а лишь начинается, он мог теперь явиться кнынешнему хозяину Штепанека, ссылаясь на рекомендацию Илоны, и, наконец, сейчаск воротам должен был подъехать экипаж, специально госпожой графиней отряженный,чтобы увезти его из этого загородного района к местам гораздо более, каквыражаются учёные люди, урбанизированным.

Вот только… Каким бы приятным (и полезным для дела) ниоказалось приключение, он предпочёл бы, чтобы на месте Илоны была совсем другаяособа. Которая в данный момент пребывала от него на расстоянии нескольких тысячверст.

Но что тут поделать? Таня, Танечка Иванихина для него сейчассловно бы пребывала на Луне. Или ином отдалённом небесном теле, сообщение скоим существует только в фантастических романах. Он покидал Шантарск в такойспешке, что и речи не было уговорить кого-то передать ей хоть краткуюпрощальную записочку. Писать ей из Петербурга было бы предприятием, заведомообречённым на провал: папенька-сатрап, никаких сомнений, изничтожил попавшее быему в руки письмо в три секунды. А своего петербургского адреса он Тане как-тоне удосужился сообщить — никто не мог предполагать такого финала.

Самым разумным было бы выкинуть её и из сердца, и из памяти,навсегда и бесповоротно. Иванихин насчёт свадьбы не шутил — а сама Таня живойчеловек, не персонаж сентиментального романа, из-под венца не сбежит ибезбилетной пассажиркой на тендере транссибирского экспресса в Питер к нему незаявится. И это вовсе не означает, что она плохая, дурная, скверная.Просто-напросто они все обитали в реальном мире, к сентиментальным романамимевшем отношение самое отдалённое. И потому надлежало принимать спокойно…

Он встрепенулся и поднял голову, заслышав демонстративноегромкое покашливание. У крылечка флигеля (судя по виду, предназначенному дляотдыха не самых почётных гостей) переминался с ноги на ногу Вадецкий с видомодновременно решительным и униженным. Бестужев всё понял.

— Доброе утро, — сказал он с легкойусмешкой. — Вышли напомнить, что за мной числится некий должок? А выуверены, что он за мной числится?

— Ну как же! — сказал Вадецкий с видом игрока,поставившего всё на карту. — Меж нами возникла чёткая договоренность…

— Я помню, — кивнул Бестужев. — Вы должныбыли получить ещё пять тысяч, в случае если бы привели меня туда, где находитсяШтепанек… но в том-то и пикантность ситуации, дружище Карльхен, что его здесьне оказалось. О чём вы наверняка узнали ещё вчера.

— Но кто мог знать, что он так быстро прискучитграфине…

— Это уже детали, — сказал Бестужев без особогосочувствия. — Буква договора, знаете ли…

— Но я знаю, где он сейчас находится…

— Я тоже, — сказал Бестужев. — У некоегоРуди.

— Некоего… — саркастически усмехнулсяВадецкий. — Рудольф фон Моренгейм, дальний родственник императорскойфамилии…

— Это, в принципе, тоже совершенно ненужные мнедетали, — пожал Бестужев плечами.

— Я могу вас туда привезти, мне позволено там бывать…

— Сложилось так, что я туда могу явиться и без вашейрекомендации, — сказал Бестужев.

У Вадецкого обозначилось на лице какое-то странноевыражение: смесь нахальства и робости. Он сказал мнимо равнодушным тоном:

— Будь на моём месте человек не столь благородный,госпожа Илона Бачораи могла бы очень быстро узнать о подлинном облике некоегосибирского князя…

Бестужев усмехнулся. И ответил с холодной расстановкой:

— Будь на моём месте человек, не склонный особообращать внимание на законы, кое-кого после таких откровений могли бы ивыловить из прекрасного голубого Дуная, куда он угодил по собственнойнеосторожности да так и пошёл ко дну, не крикнув. Вы же сами, Вадецкий,признавали недавно, что крупные концерны мало похожи на филантропическиеобщества… — Он подошёл вплотную и наставительно постучал указательнымпальцем по галстучному узлу собеседника. — И ещё. Обязательно бы всталвопрос, кто рекомендовал всем этим благородным господам беззастенчивогоавантюриста, кто во всеуслышание именовал его сибирским князем и владельцемзолотых рудников… И наконец, Вадецкий… Вам не приходило в голову, что я и всамом деле могу оказаться нешуточной персоной? Пусть и не «сибирским князем»? Яне привык, чтобы меня шантажировали.

— Господи, я и не пытался… Я просто хотел напомнить онашем договоре…

— Который, собственно говоря, не выполнен, — небез жесткости произнёс Бестужев. — А если Штепанека не окажется и там?Если и там он, прискучив, пустился неведомо куда? В нашем мире, дорогой Карл,такими деньгами не разбрасываются.

Ему показалось, что у незадачливого репортера сейчас слезыбрызнут из глаз. Похоже, он уже привык считать эти пять тысяч своими, возможно,мысленно уже и нашёл им применение. У Бестужева мелькнуло в душе нечто похожеена сочувствие — так, легонький проблеск, вовсе не делавший его добрым филантропом…