Тот кивнул.

– И мирилась?

– Что еще ей оставалось делать? – ответил тот вопросомна вопрос. – Она приняла его правила игры, потому что он предупредил ее оних сразу. И их брак был значительно счастливее многих из тех, где мужьяскрывают свои похождения.

– Ольга знала, что Дмитрий ее любит, – невыразительнопроговорил Крапивин, глядя не на Бабкина, а в лужу под ногами.

Бабкин посмотрел на его вытянутое бесцветное лицо,скептически подумав, что специалист по любви из Дениса Ивановича, похоже,никудышный. Собственник по натуре, Сергей распространял свои чувства и надругих – оттого ему сложно было представить, как может женщина искренне любитьмужа, открыто сообщающего, что он ей изменяет.

– Поймите, у Оли имелось то, чего не было у других егобаб, – вмешался Швейцман, верно истолковав сомнение на лице сыщика.

Семена Давыдовича поначалу забавлял этот насупленныйширокоплечий мужик, ходивший за Ольгой по квартире, как огромный виноватый пес.Волкодав. «Ему бы, этому товарищу, в горы, с альпинистами, или сплавляться пореке, а еще лучше – в экспедицию на Северный полюс... Или Южный. На собаках,закутанному под самые глаза, бежать за нартами в унтах...» Как человек,считающий, что он занимается интеллектуальным трудом, к тому же приносящимнеплохой доход, Семен Давыдович несколько снисходительно относился к тем, комусудьбой изначально предназначено было бежать за лайками на Северном полюсе. Илина Южном.

Но сорок минут спустя Швейцман с удивлением обнаружил, чтоон разговаривает с сыщиком совершенно откровенно, ничего от него не скрывая.Тот задавал короткие, но правильные вопросы, и даже когда вопросы его казалисьглуповатыми, они все равно были правильными, потому что в итоге на них давалисьнужные ответы. Невозможно было устоять и не продемонстрировать мужику, не оченьразбирающемуся в отношениях между людьми, свое превосходство хотя бы в этом,раз уж его физическое превосходство подчеркивалось самой природой.

Крапивин поначалу неохотно общался с Бабкиным, но в концеконцов, вынужденный то уточнять, то дополнять слова друга, сам не заметил, какначал вставлять короткие фразы. Сергей осторожно присматривался к нему, избегаялюбой реплики, которая может быть расценена Денисом Ивановичем как давление:если Швейцман казался более-менее понятным, то с этим молчаливым и напряженнымчеловеком следовало быть очень осмотрительным. К концу разговора Бабкин почтирешил, что перед ним типичный скучнейший клерк, озабоченный только собственнойперсоной и в чуть меньшей степени – тем впечатлением, которое он производит налюдей, но одно мелкое происшествие заставило его отказаться от столь упрощеннойхарактеристики.

Мимо них прошла молодая женщина с коляской, из которойвыглядывал картинно пухлый розовощекий малыш в голубой шапочке с большимсмешным помпоном. Она свернула к подъезду и растерянно остановилась – въезд напандус был перекрыт припаркованной перед самым подъездом иномаркой.Одновременно, не сговариваясь, Бабкин и Крапивин направились к ней, подхватиликоляску с двух сторон и подняли по ступенькам под смущенную благодарность женщины;затем Сергей, улыбнувшись ей, отошел в сторону, а за его спиной раздалосьдовольное гуление малыша. Он обернулся.

Ребенок, смеясь и громко воркуя, тянул растопыреннуюпятерню, из рукава комбинезона к Денису Крапивину, замершему возле коляски срастерянным лицом. Что-то в нем привлекло мальчика, потому что он, продолжаясмеяться, заговорил с Крапивиным на своем детском языке.

– Пойдем, болтун, – рассмеявшись, сказала его мать, идружелюбно кивнула Денису.

Тот придержал дверь, провожая взглядом смеющегося ребенка, исбежал по ступенькам обратно к Бабкину и Швейцарцу, тут же включившись вразговор. Однако за те несколько секунд, что Крапивин смотрел на малыша, Сергейпоймал в его глазах выражение, если не разрушившее его первое представление одруге Ланселота, то внесшего в него много сомнений.

Тоску увидел Сергей, почти собачью тоску, которую ДенисКрапивин успел скрыть от Семена Швейцмана, как наверняка скрывал и многоедругое. «Осталось только узнать, – сказал себе Бабкин, – чтоименно»...

В какой-то момент, поймав короткий взгляд сыщика –неожиданно умный и проницательный, – Семен Давыдович осознал, что тот нетолько собирает информацию о Ланселоте, но заодно изучает их самих. Швейцарцустало не по себе, но неприятное ощущение вскоре исчезло, и он убедил себя, чтосыщику не хватит ума разобраться ни в нем, ни в Крапивине, ни в Ланселоте. Обэтом лишний раз свидетельствовала его наивность в том, что касалось Димкиной«распущенности». Сам-то Швейцман так никогда не говорил – распущенным называлаЛанселота Рита, и он, поначалу ожесточенно споривший с ней, через некотороевремя стал избегать этой темы в разговорах с женой. «В конце концов, для женщинсекс значит куда меньше, чем для мужчин, оттого-то они и не способны понять то,что ясно нам».

– Так что же было у его жены, чего не имели другиедамы? – заинтересованно спросил сыщик. Он присел на корточки и теперьсмотрел на коротышку Швейцмана снизу вверх, отчего Семен Давыдович почувствовалсебя свободнее и раскованнее.

– Пусть мои слова прозвучат напыщенно, но у нее была еголюбовь. Уверяю вас, они любили друг друга, это все знали! Димка разделялфизическое и духовное; он легко поддавался зову плоти, разрешал себе эдакое,знаете ли, баловство, но он, к примеру, никогда не поехал бы с любовницей накурорт! Только с женой! Любить жену – это одно, спать с любовницами – совсемдругое. Темперамент, знаете ли, никуда не денешь, а укрощать себя...

– Дима был не из тех, кто любит заниматься укрощениемсебя, – заметил Денис Крапивин со странной интонацией – казалось, в нейпрозвучали одновременно горечь и насмешка, но и то, и другое он постаралсяскрыть. – Скорее наоборот.

– Нельзя сказать, что он потакал своим страстям, –подхватил Швейцман, – но он, определенно, не ставил целью всей жизни ихобуздание. И еще учтите, что Димке всегда было наплевать на общественноемнение! Для него не существовало ограничений, кроме собственной морали.Любопытно... – задумчиво протянул он, помолчав и словно забыв оприсутствии сыщика, – как ты думаешь, Денис, Томша завтра придет?

* * *

– Вот тогда-то они и переглянулись, – закончилБабкин. – Потом Крапивин опять уставился на лужу. Смешно сказать – он тактаращился в нее, что я даже присел, чтобы рассмотреть: не увидел ли он в нейчего-нибудь на дне.

– И что же?

– Лужа как лужа. На дне асфальт.

– Понятно. Значит, из контекста разговора и поведения друзейСилотского следует, что Мария Томша была его любовницей. Знаешь, Серега, о чемя думаю?

– Не имею ни малейшего представления. Ты можешь думать остраусиных яйцах, военном перевороте в Гватемале или о короле Артуре.

– Почти угадал. Я думаю о том, что завтра нам с тобой простонеобходимо быть на похоронах господина Силотского. Во-первых, не мешало быспровоцировать наших неизвестных друзей, угрожавших Маше и мне, на какую-нибудьактивность. Меня настораживает, что нам с тобой до сих пор никто не пыталсяпомешать. И во-вторых, не удивлюсь, если там произойдет что-нибудь... не совсеможидаемое.