Мальчик кивнул, хотя и в смятении. Кева вправила кость, и он впился зубами в ткань, но мигом позже обмяк, уронил челюсть, и палочка выпала. Инэвера решила, что он потерял сознание, и это было бы естественно, но его глаза оставались открытыми и хладнокровно следили, как дама’тинг сводит отломки и закрывает рану. Инэвера впечатлилась. Она насмотрелась на полноправных шарумов, которые отворачивались, когда латали их плоть. Покончив с делом, Кева дала ему сонного снадобья, чтобы заснул и не двигался, а Инэвера приготовила гипс.

– Наставники! – сказала Кева, как сплюнула. – Этот мальчик – последний из рода Джардиров, его отец пал бессмысленной смертью при набеге на колодец Маджах. То, что наши мужчины умирают в ночи, уже достаточно скверно, но я устала штопать мальчишек из шараджа. Многие даже не доживают до Лабиринта, калечатся или гибнут при подготовке. С этим надо кончать.

– Кончим, – отозвалась Инэвера. – Я найду способ.

– Ты? – издевательски усмехнулась Кева. – Небось уже считаешь себя Дамаджах?

Инэвера пожала плечами:

– Разве лучше сидеть сложа руки и ждать ее появления?

Глаза Кевы сузились.

– Следи за языком, девочка. Твои слова близки к святотатству.

– Я ничего подобного не имела в виду дама’тинг, – поклонилась Инэвера.

Инэвера давно могла вернуться во дворец, но осталась подле спящего мальчика, наблюдая за ним. Он хорош собой – возможно, достаточно, чтобы привлечь внимание дама’тинг, но вряд ли он согласится расстаться с ядрами ради должности евнуха. В нем была сила. Она ее чуяла. Потому и сочла необходимым поговорить с ним еще.

Он пошевелился, открыл карие глаза, и Инэвера улыбнулась:

– Юный воин очнулся.

– Ты говоришь, – прохрипел мальчик.

– Разве я животное, чтобы молчать? – осведомилась Инэвера, хотя отлично его поняла.

Дама’тинг не снисходили до разговоров с най’шарумами в шатре. Возлагали эту обязанность на девушек.

– В смысле – со мной, – объяснил мальчик. – Я всего лишь най’шарум.

– А я – най’дама’тинг, – кивнула Инэвера. – Скоро получу покрывало, но пока хожу с открытым лицом и могу говорить, с кем хочу.

Она поднесла к его губам миску с кашей:

– Вас наверняка морят голодом в Каджи’шарадж. Ешь. Это поможет заклинаниям дама’тинг тебя вылечить.

Мальчик кивнул, принялся жадно пить и вскоре осушил миску. Вскинул взгляд:

– Как тебя зовут?

Инэвера снова улыбнулась, вытерла ему рот.

– А ты дерзкий… для паренька, который только-только получил бидо.

– Извини.

Инэвера рассмеялась:

– Дерзость не порок. Эверам не любит робких. Меня зовут Инэвера.

– «Как угодно Эвераму», – перевел тот и кивнул, указывая подбородком на грудь. – Ахман, сын Хошкамина.

Инэвера подавила смешок. Он что, решил приударить за ней, этот малец? Она учтиво кивнула, дивясь и не понимая, что в нем ее притянуло. Не случится ли так, что храброго крепкого мальчугана убьют в учении и жизнь его пропадет зря, не успев начаться, – или его, как Соли, пожертвуют Лабиринту и воле глупцов?

Инэвера вернулась во дворец и сразу направилась в Палату Теней. Откладывать больше нельзя. У нее были вопросы, ответить на которые способны только кости. Она вошла в Палату, выложила инструменты и провела чуткими пальцами по костям, извлекая их из мешочка для хора. Их поверхность, отполированная десять тысяч раз и натертая священными маслами, напоминала стекло, гладкость которого нарушалась только бороздками символов.

Пророческая метка на всех костях плюс по символу предсказания на каждой стороне и в центре оставшихся граней. На одной лишь четырехгранной кости насчитывалось шестнадцать символов. На шестигранной – тридцать. На восьмигранной – тридцать два. И так далее. Инэвера перебирала кости одну за другой, вслепую ощупывала символы, в бессчетный раз проверяла их совершенство. По мере того как множились грани, они становились меньше, но она знала их все, словно вытравленные в ее душе.

Наконец она взяла двадцатигранную кость. Последнюю в наборе. Однако в мешочке лежала еще восьмая, не тронутая с тех пор, как ее вручила Кеневах. Большинство девушек ошибалось по ходу работы и нуждалось в запасной кости. Использовать ее было не зазорно, но «уложиться в семь» считалось особой доблестью, и негодную кость отвергали с великой неохотой. Восьмая будет принадлежать Инэвере, если останется чистой, для магии по ее личному выбору.

Двадцатигранная кость почти готова, осталось вырезать всего три символа. Раньше она работала медленно, осторожно вела резец и чуть царапала поверхность, делала начертание настолько неглубоким, что можно вмиг затереть. Затем ощупывала его и вырезала снова, на этот раз чуть глубже. И еще. И еще. Сто раз, если нужно, пока линии не становились глубокими и наглядными.

Но не сегодня. Нынче она ощутила в пальцах мощь Эверама и принялась резать глубоко. Первый символ начертила одним плавным движением. Это было опрометчиво – глупо, но Инэвера ничего не смогла поделать с собой, перевернула кость и сразу перешла ко второму, такому же крошечному, а после – к третьему. И покончила за секунды с работой, что заняла недели при обработке других граней. У нее затряслись руки, когда она взяла полировальную тряпочку и смахнула стружки; стало страшно ощупывать символы. Вдруг она ошиблась? Вдруг испортила кость? Придется работать еще год, и третьего шанса не будет – без ожогов.

Наконец Инэвера нашла свой центр, осмелилась дотронуться до поверхности и подивилась ее совершенству. Не думая ни секунды, она взяла самый острый резец и полоснула им по перепонке между большим и указательным пальцами, чтобы кровь соединилась с костью и заполнила бороздки. Одновременно она молилась:

– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, твои дети умирают. Мы воюем друг с другом, когда должны объединиться; мы губим наши жизни, когда должны их поддерживать. Как нам вернуть твою милость и спастись от ухода из этого мира?

Шепча слова, она осторожно встряхивала кости в горстях и чувствовала, как те разогреваются по мере оживления магии. Сквозь пальцы засочился свет, окрасил руки в красное, но Инэвере было наплевать. Она ощутила силу, которая зародилась в ладонях, и больше ждать не смогла.

Метнула кости.

Сияя магией, они рассыпались по полу. Инэвера отметила, как неестественно повернулись кубики, ибо расклад диктовался больше метками, нежели законами физики и геометрии. Затем они замерли, некоторые символы потускнели, другие продолжили ярко светиться, а еще больше остались темными. Чтение по ним было равно искусством и наукой, но Инэвере их смысл ясен, как слова, написанные на пергаменте.

Мальчик будет плакать в Лабиринте на 1077-й заре. Сделай его мужчиной, чтобы начать путь к шар’дама ка.

К лицу Инэверы прихлынула кровь, она глубоко вздохнула, обрела центр. Ей предстоит найти возродившегося шар’дама ка? Значит