к моим суждениям, в конце концов перестал возражать.

Там же, стр. 173—174.

«New Weeklyn — еженедельный литературно-художественный журнал, выходивший в Лондоне в 1914 г.

ДЖОН МИДДЛТОН МАРРИ

Джон Миддлтон Марри (John Middleton Murry, p. 1889) начал свою литературную деятельность в 1911 г. как редактор литературно-критического журнала «Rhythm», (1911—1913), резко критиковавшего современную английскую литературу за недостаточно глубокое и обобщенное изображение жизни. Марри с особенным внима­нием изучал русскую литературу, в частности творчество Достоевского, Толстого и Чехова, которые, по собственному его замечанию, познакомили его «с более радикаль­ной критикой жизни, чем это было принято у англичан моего поколения». В 1916 г. Марри опубликовал монографию о Достоевском (J. М. Murry. Fyodor Dostoevsky, a Critical Study. L., 1916).

В 1920 г., будучи редактором литературно-критического журнала «Athenaeum», Марри выступил со статьей о Чехове «Гуманность Чехова» («The Humanity of Tchehov».— «Athenaeum», 1920, vol. 152, p. 299—301), посвященной первому изданию избранных писем Чехова на английском языке в переводах Констанс Гарнетт. На эту статью, в которой Марри пытался определить значение творчества Чехова для английских чи­тателей 1920-х годов, впоследствии опирались Э. Гарнетт и Г. Е. Бейтс в своих статьях о Чехове (см. ниже). В двух других работах о Чехове — «Мысли о Чехове» («Thoughts on Tchehov») из книги «Литература с разных точек зрения» («Aspects of Literature». N. Y., 1920, p. 76—80) и «Антон Чехов» («Anton Tchehov») из книги «Исследования. Очерки по литературной критике»(«Discoveries. Essays on Literary Criticism». L., 1924, p. 84—101)— Марри повторяет и расширяет основные положения статьи «Гуманность Чехова». В последний из названных сборников статей Марри вошла также статья «Значение рус­ской литературы» («The Significance of Russian Literature»), в которой он также говорит о Чехове.

Ниже приводятся отрывки из статей «Гуманность Чехова», «Значение русской литературы» и «Антон Чехов».

Чехова, его жизнь и творчество нужно изучать и изучать, потому что он единствен­ный великий писатель среди современных прозаиков •(... Когда западная литература, будучи не в силах определить характер собственного недуга, с жаром бросалась из одного тупика в другой, в России неизвестный Западу Чехов ясно видел и понимал, какие избрать пути. Сегодня мы начинаем чувствовать, насколько Чехов близок нам, завтра, возможно, мы поймем, как бесконечно он опередил нас ...

Чехов, как мы уже сказали, принадлежит нашему поколению ... Он весь пропи­тан разочарованиями, которые мы считаем исключительной особенностью нашего по­коления; и все то, что характерно для нашей эпохи повышенной чувствительности, отразилось в нем. И все же—чудо из чудес — он был великим художником. Он не тер себе щек, чтобы вызвать поддельный румянец; не проповедовал веры. которой не имел сам;

не стремился снискать себе репутацию мудрейшего из смертных и не баюкал себя сла­достными мечтами о золотом веке, в котором все, однако, подчинялось бы ему одному ...) Он не был, дай не хотел быть чем-то особенным; и все же, по мере того как мы читаем его письма, в нас постепенно растет убеждение, что он был героем, более того — что он и есть подлинный герой нашего времени.

Знаменательно, что, читая его письма,мы забываем, что имеем дело с художником. С первых же строк мы очарованы Чеховым-человеком ... Многие мучительные вопро­сы осаждали его, но он не пытался примкнуть к какой-либо группе, чтобы от них избавиться, не искал спасения в какой-нибудь системе, в которую не верил ... Он подвергался злобным нападкам за свое равнодушие к политике, а вместе с тем сделал больше добра ближнему, отдал больше здоровья и сил, чем все прекраснодушные про­поведники либерализма и социальных реформ. В 1890 г. он предпринял нечеловечески трудное путешествие на Сахалин, чтобы исследовать жизненные условия каторжников и ссыльных; в 1892 г. он большую часть года проработал земским врачом в своем уезде, осуществляя профилактические мероприятия против холерной эпидемии, и, хотя в это время он не имел времени писать, он отказался от казенного жалованья, чтобы сохранить за собой свободу действий; он стал душой и организатором помощи голодаю­щим в районе Нижнего-Новгорода. С раннего детства и до самой смерти он был един­ственной поддержкой своей семьи. Если приложить к нему мерку христианской мора­ли, Чехов был святым. Его самопожертвование было безграничным ...

Он был гуманистом во всем. Он смело смотрел в глаза действительности, но не за­бывал при этом и о собственной душе. Для него не существовало антагонизма между наукой и литературой или между наукой и человеческой природой. Для него все это были положительные явления. Люди, и только люди, враждуют между собой. А если бы они научились проявлять друг к другу чуть больше любви и доброты, жизнь стала бы намного лучше. И потому художник обязан прежде всего быть честным чело­веком ...

Чистота души — вот то преобладающее впечатление, которое оставляет Чехов. Он сознательно добивался и достиг душевной красоты, и именно в этом (... к роется секрет его величия как художника и его значения для нас сегодня.

«The Humanity of Tchehov». — «Athenaeum», 1920, v. 152, p. 299—301.

Мне стыдно признаться, до каких размеров доходит мое восхищение Чеховым. Я обожаю Чехова. -

J. М. М и г г у. Discoveries..., р. 76 («The Significance of Russian Literature»).

Перед нами писатель, который роднее и ближе нам всех других, его правда есть наша собственная правда; он не требует особых толкований, не нуждается ни в каких скидках. И тем не менее его произведения кажутся нам чем-то совершенно новым, и не то, чтобы новыми в одном аспекте и старыми в другом, например новыми по форме, но старыми по содержанию. Нет, они просто новые, в полном смысле этого слова ...

Именно это качество непостижимой простоты, с какой Чехов изображает жизнь, и мешает нам вначале увидеть скрытую под этой простотой глубину понимания жизни. Кажется, он не только понимал жизнь такой, какая она есть, но понимал также неиз­бежность того, что она такова ... Он принимал жизнь как нераздельное целое. Из тысячи, казалось бы, неразрешимых противоречий, которые осаждают нас в нашей жизни, он не исключил ни одного. Напротив, именно туда, где противоречия наиболее остры, где жизнь так запуталась, что ее, кажется, по гроб не распутать, устремляет он свой взор прежде всего и — о чудо! — там воцаряется гармония.

Простота Чехова — очень мудрая и зрелая простота. Он достиг ее ценою глубо­кого знания и непревзойденной внутренней честности.

J. М. М u г г у. Discoveries..., р. 86—90 («Anton Tchehov»).

ЭДУАРД ГАРНЕТТ

Эдуард Гарнетт (Edward Garnett, 1868—1937) —критик и драматург — своими