Стоит добавить, что на таких сложных рынках побудительные мотивы могут противоречить друг другу по-разному. Как мы уже видели на примере высокорисковых кредитов, уже из-за того, что эти ипотечные кредиты подлежат перепродаже — и эти действия не находятся под присмотром рейтинговых агентств, страховщиков и прочих контролеров, которым следовало бы проявлять должную бдительность, — те, кто выпускает эти кредиты, просто стремятся нажиться на них как можно быстрее, не задумываясь всерьез о том, стоит ли выдавать ссуду заемщику, сможет ли тот в конце концов выплатить долг. Это всего лишь один пример того, что происходит при игре с «чужими деньгами»: человек, принимающий решения по инвестициям, сам не рискует в полном размере этих инвестиций. Почти на всех финансовых инвестициях лежит тяжелая долговая нагрузка: значительная часть вложенных средств — это или заемные деньги, или деньги других партнеров, которые напрямую не участвуют в ежедневном принятии решений. Трейдеры, работающие в крупных инвестиционных банках, во взаимных фондах, в хедж-фондах и тому подобных учреждениях, получают вознаграждение, если риски окупаются, однако если инвестиции оказываются неудачными, то спрос с них небольшой. Именно поэтому они иногда принимают неверные решения, а порой идут на неоправданные риски{119}. Из-за того, что фирмы, «слишком большие, чтобы потерпеть крах», молча надеются, что их вытащат из любой беды, получается, что они играют чужими деньгами — и речь не только об их партнерах, чьими финансами они распоряжаются или у кого они заняли деньги, а еще и о налогоплательщиках. И это усиливает неуравновешенность их интересов, которая объясняется внешними факторами более масштабных каскадов, возникающих в силу самого устройства сети и из-за издержек, сопутствующих банкротствам.

Таким образом, правительства имеют дело с экономикой, в основе которой лежит огромная и сложно устроенная сеть взаимозависимостей и рисков, постоянно меняющаяся, растущая и плохо поддающаяся измерению и осмыслению. А еще правительства имеют дело с предприятиями-монстрами, которые они прямо или косвенно страхуют, а те создают внешние факторы и действуют исходя из побудительных мотивов, которые отнюдь не способствуют долгосрочному процветанию страны. Эти проблемы усложняются тем, что часто дает о себе знать эффект масштаба, и многие просто не хотят лишаться существенной экономии на издержках, доступной крупным предприятиям, которые извлекают выгоду из взаимодействия своих подразделений в разных частях мира и разных сферах бизнеса.

Регулировать рынки таким образом, чтобы определять, каким именно учреждениям позволено делать какие именно инвестиции, тоже по-своему трудно. Даже когда регулируется один рынок, инвесторы перемещают свои деньги в другие финансовые учреждения, на которые регулирование уже не распространяется. Например, после Великой депрессии банкам запретили предоставлять проценты по текущим счетам. Зато ссудно-сберегательные учреждения и инвестиционные банки не регулировались и потому могли выплачивать проценты. Таким образом, «ссуды и сбережения» и другие финансовые учреждения начали предлагать клиентам текущие счета и легкое движение средств с выплатой процентов. Неудивительно, что люди начали перекладывать деньги на те счета, что приносили проценты, что привело к росту рынка «ссуд и сбережений» и тех счетов на денежном рынке, которые находились вне регулируемой зоны{120}. Соревнуясь между собой за внимание клиентов, «ссуды и сбережения» начали делать сомнительные инвестиции, чтобы иметь возможность выплачивать все возраставшие проценты, которые они обещали клиентам. Эта гонка привела к тому, что в конце 1980-х — начале 1990-х годов обанкротилось больше тысячи «ссудно-сберегательных» учреждений (из всего трех тысяч с небольшим таких фирм, имевшихся в США). Помимо того, что эти банкротства вызвали финансовую напряженность, они заставили людей забрать деньги из «ссуд и сбережений», что помогло росту инвестиционных банков и различных других фондов и предприятий. В итоге многие из тогдашних игроков этого рынка разорились во время ипотечного кризиса 2008 года.

Таким образом, при финансовом регулировании приходится иметь дело с подвижными мишенями, которые постоянно меняются и приспосабливаются под обстоятельства, старясь обойти вводимые ограничения{121}. И мало сейчас таких правительств, которым под силу справиться с этим явлением. Важной отправной точкой стала бы разработка более совершенных систем, позволяющих охватить всю существующую сеть контрактов и потенциальных рисков.

Существует главный признак, позволяющий понять, имеет ли тот или иной финансовый кризис сетевую природу. Нужно задаться вопросом: что перед нами — «попкорн или домино»? Это сравнение придумал Эдди Лейзир (мой соавтор и друг), который с 2006-го по 2009 год, то есть в пору ипотечного кризиса, был председателем Совета экономических консультантов.

Сетевые заражения — это случай домино: банкротство одного учреждения создает проблемы для других, и они начинают «сыпаться» друг на друга, как выстроенные в ряд костяшки домино. Другая особенность некоторых финансовых кризисов — это ситуация, когда фирмы «взрываются», как попкорн. Кукурузные зерна, нагревающиеся вместе в кипящем масле, рано или поздно лопаются примерно в одно и то же время по одной и той же причине; и можно сделать ошибочный вывод, будто они сами заставляют друг друга взрываться.

В ипотечном кризисе происходило и то и другое. Очевидно, что роль масла, которое кипятили тогда многие компании, играли ухудшавшийся жилищный рынок и неисполнение обязательств по ипотечным кредитам{122}. И хотя сложно установить, какие из компаний точно разорились бы сами, нетрудно увидеть, что важнейшую роль сыграли действия государства, взявшего под свой контроль и спасшего некоторые фирмы, в частности Fanny Mae, Freddie Mac и AIG, — иначе их неминуемое банкротство кончилось бы всеобщей катастрофой: речь шла о невыполнении обязательств по контрактам на триллионы долларов с другими фирмами как в США, так и по всему миру{123}. Кроме того, было много крупных банков и других компаний, которые оказались в первом ряду «костяшек»: они не рисковали напрямую из-за невыплат ипотечных ссуд, зато подвергались косвенному риску благодаря своим обширным взаимодействиям с теми компаниями, которые лопались подобно попкорну.