class="p1">Он продолжал стоять с протянутыми руками, смотреть в мои глаза виноватым взглядом и подыскивать слова, которые я точно знала не смогут оправдать его поступка. Мне было больно видеть эту беспомощность, и я отвернулась. Передо мной оказался стол, я налила себе воды и залпом выпила целый стакан.

– Лиза, – наконец проговорил отец, – что бы ни происходило между нами с мамой, тебя это не касается. Ты моя дочь и это навсегда.

Слезы брызнули из глаз. Не от злости, а от обиды. Обиды за маму.

– За что ты так с ней? – сдавленно спросила я. – Она же тебя любит. Она крутится как белка в колесе целыми днями, обеспечивая тебе уют и комфорт, а ты спишь с другой и… это ничего не значит.

– Ты знаешь, как с мамой бывает непросто…

– А с этой… просто? – Отец молчал. – Кто она? Я ее раньше здесь не видела.

– Это наш педиатр. И гематолог. Она работает у нас несколько месяцев. Очень грамотный специалист и хо…

Я резко обернулась и закончила за отца:

– Бесстыжая дрянь!

– Лиза! Что за слова?!

Отец нахмурил брови и осуждающе посмотрел в мои глаза. Он хочет вступиться за нее?! Разве я не права? Какая порядочная женщина станет встречаться с женатым?

– Она знает, что ты женат?

Я взяла правую руку отца, кольцо было на месте. Значит, знает. Дрянь и только!

– Она же намного младше тебя!

– Возраст тут ни при чем, Лиза. Лариса очень интересная женщина. Она относится к работе с такой же ответственностью, как и я, у нас много общего.

– А с мамой из общего только я?

К горлу подкатил ком. Значит, все-таки их брак был по «залету». И любви не было. Неужели мама права и все мужчины изменяют?

– Это не так, Лиза.

Я снова отвернулась от него, чтобы налить воды. Внутри все горело, и мне нужно было потушить этот пожар. Самый близкий и родной человек оказался предателем, и я не знала, как принять эту правду жизни. На столе стояла какая-то фотография, и я повернула ее к себе, думая, что увижу на ней маму. Вершить такое зло на ее глазах – подлость несусветная. Но это моя фотография. Крупный план, улыбаюсь. Других фото нет. Словно мамы и не существует.

– Я любил твою маму. Она была такая юная, непосредственная, живая. А какой у нее был звонкий заливистый смех! И эти лисьи глазки… Я влюбился как мальчишка, хотя в ту пору мне было уже двадцать восемь лет. Но что-то с годами с ней произошло. Она как будто из бабочки снова превратилась в гусеницу. Забралась в свой кокон и не хочет выбраться наружу. Она зациклилась на доме, на порядке, на своих сериалах. Ее перестали интересовать мои дела, и говорить с ней стало невозможно – любое мое слово обращается против меня.

– А рядом молодая и красивая женщина, которая и выслушает, и приласкает, и слова поперек не скажет.

– С ней я словно помолодел и стал живым.

Я не выдержала, развернулась и выплеснула воду из стакана отцу в лицо. Он выпучил глаза и воскликнул: «Лиза!» Пока он вытирал лицо, менял рубашку (запасные всегда были в его кабинете в шкафу), я заставила себя успокоиться. Выплеснув свои эмоции, мне как будто стало легче, и уже спокойным тоном произнесла:

– Не могу поверить. Ты всегда был для меня идеальным мужем и отцом, и так подло поступаешь с мамой… со мной! Какая-то девка стала тебе дороже мамы, с которой ты прожил больше двадцати лет! Сколько длится эта связь?

Отец застегнул последние пуговицы на рубашке, заправил ее в брюки, сверху накинул белый халат. Он тоже намок, но другого на замену ему в кабинете не нашлось.

– Пару месяцев.

– Ты собираешься уйти от мамы? – спросила я.

– Я не думал об этом.

– Если ты не любишь эту женщину, для чего все это?

– А если бы любил, ты бы меня лучше поняла?

– Хотя бы было оправдание твоему поступку. А ты – без любви… имея жену… от скуки?

– Я не знаю, что это, но меня влечет к этой женщине. Я понимаю, что нельзя в одно мгновение разменять двадцать лет на два месяца, возможно, завтра наваждение пройдет, и я пойму, что игра не стоит свеч… Мне надо разобраться в себе, Лиза. Мне надо время…

– А что ты предлагаешь мне? Тоже обманывать маму?

Я понимала, что если мама все узнает, мир, в котором я жила двадцать лет, рухнет навсегда. «Возможно, завтра наваждение пройдет» и, устыдившись своей слабости, отец захочет вернуться, но доверие мамы будет подорвано, сможет ли она простить и принять его обратно? Какой есть выход? Смогу ли я смотреть ей в глаза, зная правду и умалчивая о ней? Будет ли это честно?

– Не обманывать, – сказал отец, – просто не говорить всей правды.

Тот ли передо мной человек, который всегда учил меня говорить правду? Какой бы горькой она не была. Он ли тот идеал мужчины, на который я равняла всех парней? До сих пор равняла. И ни один из них не дотягивал до установленной планки. Но при всех своих достоинствах отец тоже оказался неидеальным. И теперь он делает меня своим сообщником, таким же предателем, как он. И для чего? Чтобы сохранить иллюзию счастливого брака.

– Папа, ты меня разочаровал. Я не выдам тебя, но насколько меня хватит, не знаю. Разбирайся с собой, пожалуйста, скорее.

Я взяла сумку и двинулась на выход.

– А ты зачем приходила?

Я обернулась. С грустью усмехнулась.

– За правдой.

Я вышла на улицу. Думала, что на воздухе мне станет легче – приятный весенний ветерок развеет дурные мысли, и тяжесть в груди пройдет. Но не случилось. Дошла до Екатерининского сквера. На мне было голубое муслиновое платье с коротким рукавом, V-образным вырезом в зоне декольте. Низ юбки клеш – все как я люблю. Поверх наброшен легкий темно-синий жакет, по нему струится длинная коса, переброшенная через правое плечо, на ногах черные туфли на низкой платформе. Ветер колыхал мой подол, и пару раз мне приходилось прижимать платье к бедрам, чтобы взору прохожих не предстало то, что им видеть не обязательно.

Я дошла до аллеи сквера со скамейками и села на одну из них, не откидываясь на спинку. Она была на солнце, и мне пришлось опустить глаза, чтобы не щуриться. Погода располагала к прогулкам, а мне хотелось зарыться под землю и никого не видеть. Ни птиц, кружащих в небе и радостно щебечущих, ни