Вильгельм наклонился к моему уху.

– Все гости настаивают на том, чтобы их сопровождали телохранители, но семья ван Доррен обеспечивает высочайший уровень безопасности.

– Судя по охранникам у входа, вряд ли стоит удивляться желанию гостей, – прокомментировал я, хотя понятия не имел, что тут происходит.

– Часовые здесь исключительно для формальности. У семьи есть иные, более деликатные способы гарантировать безопасность своих гостей.

Мы повернулись направо, где у стены стоял огромный дубовый стол, на котором была разложена внушительная коллекция всевозможного оружия.

– Я бы попросил оставить здесь меч, – сказал мой проводник. – Оружие неприемлемо для нас, по крайней мере, на время состязаний. Железо и сталь – это осквернение традиции.

Не говоря ни слова, я снял с пояса меч и положил его на стол, а после секундного колебания добавил еще и два ножа.

– Сюда, пожалуйста.

Вильгельм нагнулся и поднял люк в полу, приглашающим жестом указывая на ведущую вниз лестницу.

Мы преодолели по меньшей мере несколько десятков высеченных в камне ступеней, прочная конструкция которых никак не сочеталась с состоянием расположенной над нами развалюхи. Освещение было тусклым, но когда я протянул руку, чтобы коснуться стены, то почувствовал гладкий, тщательно отполированный камень.

– Осторожно, – предупредил Вильгельм. – Представление уже началось, и свет погасили. Упасть в этом месте было бы очень неприятно.

Я не задавал никаких вопросов и не просил объяснений, надеясь, что произвожу впечатление человека, контролирующего ситуацию. Лестница закончилась, и мы вышли в коридор, выложенный каменной плиткой. Справа и слева я разглядел овальные ниши в стенах, а туннель вел дальше, обрываясь через десяток шагов очередным пролетом ступенек. Я бездумно продолжал идти вперед, пока Вильгельм не схватил меня за руку и не остановил.

– Плохая идея, – он потянул меня направо. – Ложа госпожи вон там.

Мы вошли в один из овальных проемов и преодолели еще десяток шагов по тесному коридору, пока не оказались в месте, которое действительно напоминало театральную ложу. В темноте мне удалось разглядеть обложенный подушками диван и стройную женщину в темной епанче. Ее тяжелые ездовые сапоги упирались в деревянную балюстраду. Я был почти уверен, что заметил, как между складками ткани блеснул металл. Осквернение, да?

– Спасибо, Вильгельм.

Слуга ван Дорренов поклонился:

– Я буду в пределах досягаемости, госпожа.

– Будь немного подальше.

Вильгельм снова поклонился и исчез в коридоре. Я остановился далеко от балюстрады и не мог видеть того, что происходило внизу, но сдержал искушение заглянуть туда. Я стоял на месте и терпеливо смотрел на женщину передо мной. Никто из нас не поздоровался и не представился. Мне казалось, что это лишнее.

– Смелей взгляни, – промолвила Вээн ван Доррен. – Я вижу, что тебя снедает любопытство.

Я подошел к балюстраде и посмотрел вниз. В нескольких десятках метров подо мной располагалась площадка, залитая светом факелов. В ее центре был выложен маленький круг из овальных камней, в котором кружили две фигуры, которые то и дело сходились в быстрой схватке и обменивались ударами голых кулаков. Сфокусировав на них взгляд, я понял, что на обоих воинах ничего нет, кроме накинутых на голову и спину звериных шкур с ощеренными пастями. Темнота, наполнявшая всё пространство, кроме освещенного круга внизу, мешала определить, насколько велико было помещение, в котором мы находились. Судя по расстоянию от ложи Вээн до площадки, все это сооружение могло иметь такие же размеры, как арены боев на Другом Берегу, куда вмещались многотысячные толпы. Однако никаких толп я не видел. Да, слышал доносившееся из темноты гуканье и ободряющие крики, особенно с мест, расположенных непосредственно перед рингом, но это были скорее одиночные отрывистые возгласы, а не рев разъяренных масс. Это были скорее небольшие сборища в ложах вроде той, где я сейчас находился. Элитарная забава.

– Что мы, собственно, смотрим? – спросил я.

– Ва’леагха Ва’дхагха. Ты можешь это перевести?

– Смерть внутри… нет, внутренняя борьба? Волка и медведя? Бессмыслица какая-то.

– Слишком буквально, но в этом тебя трудно винить. Эрейский язык не способен правильно передать смысл этого выражения. «Борьба душ», вот так, пожалуй, будет ближе всего. Замечу только, что в оригинале слова, обозначающие волка и медведя, не только не разделены союзом, но и как бы обрезаны и сливаются воедино с термином, означающим внутреннюю борьбу. Бойцы во время стычки на ринге становятся единым целым, утрачивают внешние различия и видовые особенности. Они сливаются в едином теле зверя, внутри которого бушует битва душ. Победитель получает власть над спаянным телом и забирает себе силу противника. Если бы ты спросил этих фанатиков в первом ряду, что так громко кричат и воют, подобно животным, они сказали бы тебе, что в Ва’леагха Ва’дхагха сила мышц не имеет значения, имеет значение только сила духа.

– Я слышал об этих боях раньше, но всегда был уверен, что это развлечение устраивают в подозрительных притонах на радость примитивной кровожадной черни.

– Это и есть подозрительный притон, а мы примитивная кровожадная чернь.

– В помещении царит полумрак, а большинство зрителей скрывает головы под капюшонами, но я мог бы поклясться, что в соседней ложе узнаю нескольких шишек из купеческих кварталов, у других же на шеях висят золотые медальоны, которые можно увидеть только во дворце губернатора. Не говоря уже о том, что здесь нет примитивных скамеек, на которые обычно усаживается плебс, – только удобные диваны и уединенные ложи под надзором вооруженных до зубов мрачных парней.

Движением головы я указал на проем, в котором исчез Вильгельм.

– Это не меняет того факта, что, когда ударят в гонг, мы все отдадимся во власть наших худших инстинктов. Если ты полагаешь, что Ва’леагха Ва’дхагха привлекает только бедноту или что богатые горожане имеют исключительно тонкие эстетические пристрастия, то я начинаю задаваться вопросом, с тем ли человеком разговариваю. Но я признаю, что, как иностранец, ты имеешь право не понимать определенные аспекты того, что видишь перед собой. Холодная, бесстрастная культура Эреи делает все возможное, чтобы глубоко похоронить свои варварские истоки. В Каэллархе наоборот, чем сильнее королевская администрация настаивает на разрыве с примитивными традициями, тем скорее население прибегает к ним, выражая свое несогласие. И вокруг подобных запрещенных практик люди строят свою национальную идентичность. Все эти богачи, которые ежедневно ворочают огромными суммами денег с каменным выражением лица, здесь теряют контроль над собой, не потому что любят запах крови, а потому что именно в этих боях видят сущность нашего народа. Они считают, что в этой жестокой ритуальной традиции сохранился дух нации и что эти практики позволят снова пробудить его. Они верят, что именно эта скрытая, животная сила проявится у всех жителей Каэлларха и позволит свергнуть эрейское правительство.