Андрей не страдал впечатлительностью институтки из Смольного института благородных девиц, но однажды где-то прочитав мнение некоего вояки, утверждавшего, что нет ничего приятнее запаха трупа убитого врага, не мог не поморщиться. Так мог сказать только завзятый некрофил с извращенными представлениями о воинской доблести и чести, одержимый жаждой «победительства» любыми, самыми недостойными методами. Именно таких «героев»-ваххабитов он повидал на Северном Кавказе во время командировок, которые во имя победы «всекавказского джамаата» могли пытать раненых, могли прикрываться, как живым щитом, женщинами и детьми, могли устраивать бессмысленные теракты, убивая сотни случайных людей. Впрочем, как он мог убедиться, талибы от них абсолютно ничем не отличались.

Подкрепившись, Лавров достал карту и еще раз внимательно пробежал взглядом по синим жилкам рек и угловатым, коричневым полосам горных хребтов. Как явствовало из расположения отмеченных на карте дорог и горных троп, вероятнее всего, остаток банды мог двинуться в западном направлении к реке Кызылсу, параллельно которой от транспортной развязки невдалеке от города Восе тянулась высокогорная трасса. Разумеется, трудно было судить, насколько эта серая ниточка дороги, отмеченная на карте, в полной мере соответствовала понятию «трасса», но уже сам факт ее наличия в тех местах заведомо предполагал вероятность того, что «верблюды» направятся именно туда.

Кроме того, Андрей нашел место, где был обозначен мостовой переход через Кызылсу. Там же, совсем близко, к реке примыкала дорога, которая дальше шла в сторону города Бальджувона почти по самому ее берегу. Еще раз придирчиво осмотрев на карте весь этот район, Лавров пришел к окончательному выводу: остаток «каравана» направился именно туда. Но идти, как и до этого, – след в след за «караваном», он счел никчемным и даже пагубным. Уж лучше выбрать путь куда более трудный, но зато и более безопасный в плане возможных ловушек, оставленных талибами на своем пути. К тому же враги успели уйти довольно далеко, и чтобы догнать их, следовало идти по прямой, невзирая на сложности горного рельефа.

Вновь нагрузив на себя вещмешок и всю прочую поклажу, Андрей зашагал в северо-западном направлении, в сторону синеющего в той стороне высоченного горного перевала, скорее всего, не относящегося ни к одному из основных хребтов. Миновав долину, он углубился в каменные дебри громадных валунов, меж которыми кое-где можно было протиснуться лишь с немалым трудом. Здесь местность стала куда более изрезанной, изобилующей крутыми подъемами и спусками, нежели те участки плоскогорья, которые простирались на восток.

Взобравшись на очередной каменный бугор, Лавров увидел перед собой еще более высокую и неприступную возвышенность. Между этими каменными громадами пролегала широченная трещина около полусотни метров глубины. Спустившись с бугра, он пошел в обход этого нежданного-негаданного препятствия. Идти пришлось около километра. Перепрыгнув через трещину там, где она сузилась хотя бы до полутора метров, Андрей начал подъем по крутому склону, не слишком богатому как травой, так и кустарниками.

Идти пришлось больше получаса. За это время склон из каменистого перешел в сплошной серый камень, на котором лишь кое-где в трещинах робко зеленели травинки. Здесь майору кое-где пришлось карабкаться по довольно-таки крутой стене, сорвись с которой, он мог бы считать свой жизненный путь гарантированно завершенным. Держась за выступы и трещины, он метр за метром упорно продвигался вверх.

Когда подъем снова стал относительно пологим, Лавров наконец-то смог перевести дух. Еще метров через десять пути он смог идти, пусть и придерживаясь руками, но – идти! Вершина плоскогорья выглядела голой и безжизненной – кругом сплошной камень. Стоя на возвышении, он огляделся по сторонам, лишний раз убедившись в справедливости сказанного поэтом: лучше гор могут быть только горы. Как бы хотелось побывать здесь не по служебным делам, не по причине того, что надо остановить банду наркотранзитеров, а просто приехав отдохнуть! Чтобы, не думая ни о каких мировых проблемах, стоять на вершине и любоваться величием горных пейзажей...

Но солнце уже перевалило за полдень и надо было поторапливаться – осенний день и на сороковой широте слишком короток. Однако теперь по многокилометровому горному плато, пусть и весьма неровному – с множеством трещин, каменных завалов, косогоров и нагромождений скал, можно было продвигаться куда быстрее, нежели по той созданной природой «полосе препятствий», которую он только что преодолел.

Андрей торопливо шел, время от времени сверяясь с компасом. Ему жизненно необходимо было выйти к мосту через Кызылсу не позже, чем туда подойдут «верблюды». А у них фора по времени имелась как минимум двухчасовая. То есть, чтобы уравнять шансы, Батяня и перемещаться должен был вдвое быстрее. В тех местах, где это было возможно, он переходил на легкий бег. Теперь волей-неволей он оказался в роли некоего техасского рейнджера.

Когда-то Андрей читал, что этот вид деятельности на американском Диком Западе был довольно распространен, хотя и чрезвычайно опасен, поскольку рейнджерам приходилось иметь дело и с отпетыми бродягами, и с беглыми каторжниками, и с индейцами, которым было плевать на законы и порядки белых пришельцев. В итоге путем естественного отбора среди рейнджеров остались лишь самые одаренные по части и верховой езды, и умения пользоваться своим «кольтом». Расширились и рамки их деятельности. Например, весьма популярным был отлов особо опасных уголовников для получения правительственного вознаграждения. С той поры слово «рейнджер» и стало нарицательным.

Впрочем, Лавров не жаждал именоваться пусть и героическим, но иноземным титулом. Он знал, что он – российский спецназовец и служит не за награды и вознаграждения, а исходя из своих представлений о долге и чести русского офицера. И этим было сказано все. Но – чего не отнять, того не отнять – в данный момент он тоже в одиночку охотился за бандой негодяев, которые заслуживали только одного – безусловного уничтожения. И развязка этой погони зависела тоже от его силы, выносливости, умения пользоваться оружием.

Он добрался до северо-западного края плато, когда на часах уже было около четырех пополудни. И хотя дальнейший путь вновь представлял собой очередной вариант «полосы препятствий», самым обнадеживающим было то, что где-то вдали он увидел в просвете между скалами синюю полоску речной воды. Андрей в этот момент почувствовал, что у него как будто снова прибавилось сил. Хотя на самом деле этот непрерывный, затяжной марафон по горам в течение нескольких часов измотал его основательно. Не говоря уже об усталости, накопившейся за все предшествующие дни.

Лавров спускался с обрывов и взбирался на холмы, бежал по узким звериным горным тропам, прыгал через трещины и лавировал меж каменных глыб... Поднявшись на очередную возвышенность, откуда уже была видна расщелина русла Кызылсу, через бинокль он увидел вантовый мост, похожий на тот, по какому уже довелось перебираться через Яхсу. Из последних сил майор ринулся вперед, опасаясь одного – опоздать.

Он был уже в полукилометре от моста, когда увидел на нем фигурки людей, которые копошились, делая что-то непонятное где-то на середине перехода. «Минируют, твари! – догадался он, взглянув через бинокль. – Сколько же у них боезарядов? То и дело ловушки устраивают!..» Хотя большинство талибов стояло к нему спиной, лица двоих он смог разглядеть вполне разборчиво. Тот, что, судя по всему, руководил процессом минирования моста, был представительного вида рослым то ли пуштуном, то ли белуджем лет сорока, с правильными чертами лица и властными манерами. Еще один – худощавый сутулый «стручок», стоявший лицом к Андрею, был помоложе – лет тридцати. Этот что-то доставал из рюкзака и передавал прочим, кто орудовал под полотном моста.