– Минуту! Я сейчас гляну! – Лавров встал на заднее колесо и заглянул в кузов.

Доски и обрезки досок были загружены почти до верхнего края бортов. «Ничего, – мысленно отметил Андрей. – Немного разровнять, и все будет как надо...»

– Сейчас мы загрузим вам в кузов раненых, с ними будут их сопровождающие, – сказал он тоном, не допускающим возражений. – Вы довезете их до больницы в Восе. За бензин я вам сейчас заплачу.

– Ай, не нада, не нада! – поняв, в чем дело, замахал тот рукой. – Пусть садиться, пусть ехать... Я отвезти их в больница, отвезти!

– Грузимся, ребята! – забираясь в кузов, скомандовал Лавров.

Он быстро разложил доски и обрезки более-менее ровным помостом. Хромин и Федоренко, подняв носилки с Хоториным, поднесли их к машине. Запрыгнувший в кузов Шмельцов вместе с Андреем принял раненых. Дополнительно подвигав доски, они поставили носилки на зыбкий, колышущийся под ногами ворох пиломатериалов. Следом за Никитой загрузили и Якишина с Трофимовым. Тем временем Барашин и Сорожкин принесли к машине вещмешки, оружие и все прочее.

– Мое не грузить! – распорядился Лавров, спрыгнув с машины.

– Товарищ майор, вы что, опять хотите идти в горы? – недоуменно замер Мишка, медленно положив его вещмешок на землю.

– Да, я иду следом за остатком банды. Их было девять человек, четверых мы здесь положили. Теперь тех, что ушли, осталось пятеро. Не так уж и много...

– Мы с вами? – поднимая с земли свой вещмешок, утвердительно спросил Иван Хромин, но Андрей отрицательно качнул головой.

– Вы едете сопровождающими. Все! – твердо уведомил он. – Ребят кому-то надо будет переносить с места на место. Может быть, даже ухаживать в качестве сиделок. Мне нужны стопроцентные гарантии, что до того момента, как их отправят в госпиталь, они будут под постоянным присмотром и опекой. Ясно?

– Но вам-то одному как? – Мишка укоризненно покрутил головой. – А если ранят, что будете делать?

– Не ранят... – Лавров как-то непонятно улыбнулся. – Не знаю почему и как, но это я чувствую... Лучше найдите-ка мне полных рожков штуки три и гранаты давайте сюда, у кого еще есть. Сухпаев пара штук про запас не помешает... И все. Помните, парни: за раненых отвечаете. Пока за ними не прибудет санитарная авиация, чтобы от них ни на шаг не отходили.

Когда самосвал, гулко хрипнув мотором, снова побежал по дороге, Андрей взглянул ему вслед и на прощание махнул рукой своим подопечным, которые неотрывно смотрели в его сторону. Затем не спеша взвалил на плечи вещмешок и свернутые вместе спальный мешок с плащ-палаткой; повесив на плечо автомат и поправив пояс с подсумками, зашагал в сторону арчевника. Теперь он остался один. Но внутренне знал: так надо. В принципе он мог бы взять с собой кого-то из парней, но не захотел. Почему? Ну, разумеется, и по той самой причине, какую огласил своим подопечным. Однако были и другие.

Прежде всего Лавров заранее понимал, что если неизбежные заморочки и проблемы, связанные с ранением Кашина и Кедрова, где-то в министерских кабинетах Федину еще как-то удастся утрясти, то еще трое раненых... А по сути, четверо – попробуй расхлебайся. Учитывая существование определенного числа господ с генеральскими лампасами, очень «приязненно» относящихся к ершистому майору, который ну никак не желает даже условно, чисто формально прогнуться перед «всемогущими», ожидать каких-либо поблажек было бы наивным.

С учетом теперешней ситуации формально Лаврова можно было «сравнять с плинтусом», даже не напрягаясь. Логика тут элементарная. Ему местные господа-товарищи говорили, чтобы он завязал со своей самодеятельностью? Говорили. Его непосредственный начальник, генерал Федин, уведомлял, что, мол, хватит уже погони, занимайся тем, чем тебе и положено, тренируй своих спецназовцев на горных тропах? Уведомлял. Таджикских солдат, убитых и раненных талибами, видел? Видел. И все равно, нарушая все советы, запреты и рекомендации, майор Лавров не угомонился, проявил непростительную строптивость и упрямство.

Нет, если бы он был в определенных кругах «свой в доску», если бы он терся ласковым котиком о генеральские штанины, ему прощалось бы очень даже многое. Вон, когда-то в Чечне некоторым бездарным «воителям», которые без элементарной разведки и подготовки, порой с пьяных глаз, кидали в мясорубку бессмысленной бойни целые роты и даже батальоны зеленых, необученных пацанов, прощались потери и десятков, и сотен человек. Но ведь это же были свои люди! Особые! Которым можно все. Которым можно было разворовывать армейские склады и держать солдат голодными. Которым можно было использовать солдат как бесплатную рабсилу и разменную монету, продавая их в фактическое рабство...

А вот непокорность, неслыханная дерзость иметь собственное мнение, отсутствие пиетета к большим людям – это штука непростительная. Такое не прощается и не забывается. Уж тут спрос будет за каждый пустяк. И не просто спрос, а самое жесткое взыскание. Например, за несанкционированное ведение боевых действий (а как это еще назвать?) на территории чужого суверенного государства. Да, преследование и задержание транзитеров наркоты – дело благое. Но ведь его следовало бы сначала согласовать, увязать, завизировать в высоких кабинетах. А то – мало ли кому и что в голову взбредет вытворять вне зоны начальственного контроля?!

Сказав Мишке Барашину, что его не ранят, Андрей и в самом деле почему-то внутренне знал: его не ранят. И не убьют. А вот насчет своих «орлов цвета ультрамарин» как раз наоборот, отчего-то был уверен, что третий раз смерти кому-то из них никак не миновать. Первый раз в принципе обошлось. Второй раз – уже хуже. Но, бог даст, и здесь все утрясется. А вот третий раз...

Скорее всего, именно поэтому он и не стал никого брать с собой. Какое-то внутреннее чувство настойчиво твердило, что тот, кто с ним пойдет по следу банды наркопереносчиков, неминуемо будет убит. Оно возникло еще в тот момент, когда они с носилками спускались с горы к дороге. Именно там, слыша за спиной прерывистое дыхание Никиты, он вдруг осознал: теперь идти надо только одному.

...Вновь поднявшись на вершину увала, Лавров еще раз оглянулся. Оставшаяся внизу дорога опять была первозданно пустынной. «Похоже, если верить в судьбу, – мысленно отметил он, – то этот самосвал был ее, так сказать, «перстом». Смотри-ка, ни до нашего спуска машин не было видно, ни после. А тут, как нарочно, – нате вам транспорт...»

Суеверным Андрей не был. Но в обстановке наподобие той, что сложилась сейчас, как-то так получалось, что и приметы внезапно начинали вспоминаться, и какие-то знамения вырисовываться, и интуиция начинала работать как никогда обостренно...

Подойдя к талибу, стрелявшему спецназовцам в спину, Лавров обнаружил, что рядом с тем нет обычного для этих «верблюдов» камуфляжного рюкзака с вещами и героином. Он обошел все соседние заросли и, ничего не обнаружив, отправился в другой конец долины, где лежали еще трое убитых бандитов. Время уже приближалось к обеду. Взглянув на небо, Андрей удивился тому, что даже не заметил, как пролетела почти половина дня. Впрочем, в этом ничего удивительного не было. В экстремальной обстановке ощущение времени менялось и совершенно не походило на его обыденное восприятие. Если в бою секунды внезапно удлинялись, как это было сегодня, и он воспринимал мир как кадры замедленного кино, то общее течение времени почему-то принимало ураганную скорость.