«Брррынь-динь-брррынь-динь-брррынь-динь-динь… Моя бейба УМЕРЛА!!! УУУ-УУУ-УУУМЕРЛААА-ААА! Попала под ПОЕ-Е-ЕЗД! Оу-йес, оу-йес, печальная повесть! Я взорву этот долбаный поезд, оу-йес, оу-йес!!!»

А сейчас еще одна красивая романтическая баллада! Я услышал ее здесь, на «Потрясном алконавте»… «Специальный-выпуск-специальный-выпуск-специальный-выпуск-специальный-выпуск-специальный-выпуск… Сегодня утром СОЛНЦЕ не взошло!!! ЗЕМЛЯ покрылась ОГРОМНЫМИ ТРЕЩИНАМИ!!! С НЕБА падают ГРОМАДНЫЕ КАМНИ!!! Подробности позже в обзоре последних новостей!»

А теперь, ребятки, «ДВА РАЗА ПОДРЯД», этот грандиозный двойной аут на шумном шоу Вилли Вэста. Совершенно новая песня, она еще даже не вышла, но уже стала НОМЕРОМ ОДИН в чартах этой недели и поднимается все выше и выше!.. Через неделю она перейдет в разряд СТАРЕНЬКИХ ДА УДАЛЕНЬКИХ! Мы хотим посвятить эту песню Красному Луи, Спайку Чуку, Аннану Испанскому, Грязной Мэри, Малышу Карлосу, Крошке Пи, Джуниору, Тутси, Бабу Крапу, Жирному Слизняку и Пьяной Размазне. Мы выбираем – вы страдаете! Итак, в эфире – «ДЖЕННИ»!

«Ииии-ииии-ииии дуду-дуду ииии-ииии-ииии бам-бада-луп бам-бада-буп бада-дут бам-бада-луп бада-луп бада-луп бада-луп блим-блим-блим-блим-блим-блим блим-блим-блим-блим-блим-блим-блим-блим… ДЖЕННИ!!!»

Четырьмя шоу дело не ограничилось. Всем настолько понравилось, что мне предложили подготовить цикл из тринадцати номеров. Звучало заманчиво, почти как серия из тринадцати шоу. Но чувства у меня были двойственные. Я еле-еле наскреб шуток на первых четыре эфира, и хрен его знает, где их было взять еще на тринадцать.

С другой стороны, грех было отказываться от такой возможности. Для начала я повторил «Сержанта-индейца». Мерву он очень нравился. Потом смог повторить еще кое-что. Я отсмотрел кучу рекламных роликов и сделал отдельный номер из пародий на телерекламу. Затем переписал «Потрясного алконавта» – с тем же диджеем, но другими шутками, добавил новости, спорт и погоду. В одной из этих реприз дебютировал Ал Слит, укуренный метеоролог. Но, конечно, настоящей золотой жилой оставался «Сержант-индеец»: позднее я придумал сержанта из команды Колумба, сержанта на паруснике «Пинта», сержанта в отряде Робин Гуда, сержанта Санта-Клаусов. Я рано усвоил основное правило телевидения: повторяй, повторяй, повторяй. Привноси разнообразие, но не отступай от удачной формулы.

Однако подспудно меня напрягал один момент: теперь придется забыть все те острые, смелые монологи, которыми я бравировал перед друзьями на квартирниках. А мистер Анал[130] ненавидел отказываться от своего. Но сейчас, равно как и в обозримом будущем, такого материала лучше избегать. Там, куда я стремился, он был не нужен.

Самые теплые воспоминания о телевидении 60-х связаны для меня с шоу Гриффина. С виду такое же телешоу, как и любое другое, оно таило в себе нечто большее. Впечатляло уже само место съемок – Бродвей, 44-я улица между Бродвеем и Восьмой. Ни больше ни меньше – сердце театрального квартала, сильно и ровно бьющееся сердце. Маленький театр пристроился бок о бок с рестораном «У Сарди», где я с радостью обнаружил карикатуры на моих героев – Дэнни Кея и Джека Леммона, нарисованные Элем Гиршфельдом. Придет время, и на бежевой стене рядом с ними появится шарж и на меня. Что важнее, тут подавали отличный шпинат со сливками. Прямо как в старом добром «Автомате».

Тот, кто вырос в Нью-Йорке и все детство бегал за автографами, знает все служебные входы и выходы. Бродвей – это эпицентр, Мекка, Северный магнитный полюс. Хотя я никогда не мечтал стать бродвейским артистом, Бродвей был символом того, к чему я стремился и хотел быть причастным. Тут я впервые узнал, что есть люди, чья задача – смешить публику. (Я слышал их между сеансами в кинотеатре «Кэпител» или в книжном магазине «Стрэнд».) Удивительное чувство – снова вернуться на те же улицы, которые исходил ребенком, гоняясь за автографами от одного служебного входа к другому, но вернуться уже с другим уровнем доступа – с правом попасть внутрь и осмотреться. Пусть и ненадолго.

Мюзикл «Хелло, Долли!» с Кэрол Ченнинг шел по соседству. (В первый раз она сыграла эту роль почти в сорок три года.) Через улицу Сэмми Дэвис-младший блистал в «Золотом мальчике». В бродвейском варианте.

Столько лет все было против меня, и вот наконец я поймал попутный ветер, и ноги сами несли меня по дороге.

Раннее утро. Я сижу в ярко освещенном бело-розовом павильончике, посреди небольшой скучной студии в Филадельфии. Майк Дуглас тоже тут, он не сводит глаз со своих гостий – сестер Эндрюс[131], музыкальных (и сексуальных) кумиров времен Второй мировой войны, которые наяривают слитными голосами один из своих хитов в стиле буги-вуги. Не совсем то, что хочется услышать в одиннадцать утра, но наша публика – пышные седовласые матроны – готова молиться на эту херню. Рядом с Майком сидит Джимми Дин, еще один идол, символ здорового белого хлеба и традиционных ценностей, а по другую руку от него – Джордж Карлин, соведущий Майка.

Когда средняя сестра Максин берет особенно высокую ноту, Джимми чуть склоняется ко мне и говорит сквозь зубы: «Спорим, у этой карги Максин манда болтается как носок».

«Шоу Майка Дугласа» в Филадельфии было своего рода приятным бонусом к «Шоу Мерва Гриффина». Попав к Мерву, вы оказывались и у Майка. Майк Дуглас делал одну из самых рейтинговых дневных программ. Оба эти шоу были синдицированы корпорацией «Вестингауз»[132] и выходили в эфир по свободному графику, плюс-минус неделя в зависимости от города. Так что на раскрутку не жаловались.

Парнем Майк был довольно симпатичным; как и Мерв, раньше он пел в биг-бэнде. И поскольку дамы, спешившие из пригородов, чтобы успеть на шоу перед обедом, обожали его, кого бы он ни приглашал – зрительницы были довольны. Впрочем, они охотно ахали бы: «О, это тоже очень хороший мальчик!» – в адрес любого умного и подкованного ведущего, который умел располагать к себе.

И все-таки основной моей эмоцией на этом шоу был страх. Хотелось бы мне думать, что виноват в этом Роджер Эйлс, продюсер Майка, толстый, шумный, наглый, двадцати-с-чем-то-летний парень, который хохотал, что бы вы ни сказали, даже если это совсем несмешно. Но, как я быстро усвоил, страх вообще был движущей силой телевидения. Особенно развлекательного.

Садясь в поезд из Нью-Йорка в Филадельфию, всю дорогу я прокручивал в голове идеи, над которыми работал, пробовал тасовать слова и так и эдак, пытался придумывать новые шутки. И постоянно боялся, что все может пойти коту под хвост.