Он бесшумно шагал меж деревьев, сопровождаемый четырьмятенями. Одна была своя, природная, невесомая и нематериальная, а три других –живыми и вполне плотскими, правда, столь же тихими и проворными, как первая,черная и плоская…

Вскоре не осталось никаких сомнений, что засланный казачокцелеустремленно движется к кошаре, выглядевшей в серебристом лунном светеопять-таки насквозь неромантично. Ну все, скрылся внутри, теперь началось самоетрудное: незамеченными пересечь открытое пространство, пусть и невеликое…

Скупой жест Лаврика – и три тени с разных сторон скользнулик длинному строению с выбитыми окошками и провалившейся кое-где крышей. Моментбыл самый пикантный: если объект все же заметил слежку, то может встретитьогнем, предположим, они тоже не дети и под пулю так просто не подвернутся, носитуация станет насквозь непредсказуемой…

Обошлось. Мазур достиг стены, прижался к ней рядом с оконнымпроемом, выбрав место так, чтобы не оказаться напротив широких горизонтальныхщелей меж трухлявыми досками. Спутников он не видел, но знал, где онирасположились, – все было заранее обговорено перед броском посредствомскупых, но выразительных жестов.

Со своего места он прекрасно слышал, как Вадим передвигаетсявнутри, – без всякой опаски, не поднимая лишнего шума, но и не стараясьпередвигаться на цыпочках. Судя по этим звукам, капитан по-прежнему считал, чтонаходится в гордом одиночестве. Что это он там? Ага, похоже, что-топодтаскивает, чтобы усесться повольготней, – ящик, кажется.

Мазур вновь, неизвестно в который раз, испытал это давнознакомое, но всегда будоражившее кровь ощущение, не умещавшееся в слова, –звенящее по нервам чувство охотника, засевшего в двух шагах от ничего неподозревавшей дичи, спокойной, уверенной в себе, но уже наполовину проигравшейиз-за того, что подпустила охотника на дистанцию меткого выстрела илиуверенного броска…

А потом совсем рядом послышался негромкий голос:

– Орхидея, я Игрек, Орхидея, я Игрек…

Он повторял это снова и снова, держал паузы, торопливовыкурил сигарету – и вновь продолжал бесполезные заклинания, так и не получивответа. Нельзя сказать, чтобы в его голосе зазвучало очень уж безнадежноеотчаяние, но все даже чувствовалось по тону, каким одиноким он себя чувствует, –что, легко догадаться, у Мазура вызывало отнюдь не сочувствие, а веселоезлорадство, как у любого понимающего человека на его месте. На хрен былопродаваться… Да еще подмахивать клиенту столь активно…

А за стеной по-прежнему звучал голос, трудяга Игрек неустанно,старательно вызывал Орхидею. Безрезультатно. Вновь щелкнула зажигалка,послышалось ругательство сквозь зубы. Страдай, сучий потрох, страдай, пыталсятелепатическим путем внушить ему Мазур, наливайся помаленьку злостью, отрешисьот окружающего, тогда тебя и брать будет легче… ага!

Из-за угла вынырнул Лаврик, в несколько секунд неимоверноловко пробежав прямо-таки на карачках, так, чтобы его макушка ни разу немелькнула над подоконниками, очутился рядом с Мазуром и с помощью тех жевыразительных жестов обрисовал новый расклад.

Мазур кивнул, принял надлежащую позу. Лаврик тем же манеромпроворно скрылся за углом. Еще несколько секунд…

– Орхидея, я Игрек… – безнадежно взывал в эфирноепространство оказавшийся в трудной жизненной ситуации шпион.

Осторожно ощупав левой подоконник и убедившись, чтоопереться на него можно, Мазур рывком бросил тело внутрь, в полумрак, привычноориентируясь по голосу. С другой стороны в узенькое окошко ногами впередметнулась вторая фигура, и еще одна…

Мазур ударил чуть сильнее, чем требовалось, вспомнив все,что пришлось из-за этого поганца перенести, обрушился на сидящего, сбил на пол,заломил руку… Лаврик уже рвал у поваленного пушку из-за пазухи, а Катя на мигосветила его узким лучом фонарика, что помогло отыскать небольшую чернуюкоробочку, откатившуюся в сторону. Мазур подхватил ее свободной рукой и упряталпоглубже в карман – на случай, если Орхидее вздумалось бы именно в этот моментотозваться. Черт ее знает, эту рацию – вдруг абонентка да и услышит шум борьбы,стерва?

Ну вот, все, кажется, было в порядке. Лаврик держалконечности, сначала верхние, а потом нижние, Мазур же сноровисто связывалпленника не какими-то там хитроумными путами из засекреченных арсеналовспецназа, а куском обычной бельевой веревки, довольно толстого синтетическогоканатика, который не порвет не то что человек, а, пожалуй, и усатый-полосатыйтигр…

Покончив с хитрыми узлами, на ощупь проверил работу.Порядок, клиент упакован надежно, он только-только стал приходить в себя послекачественного вырубающего удара, вряд ли успел бы осознать происшедшее ивыполнить известный нехитрый финт с неимоверным напряжением всех мускулов, дабыпотом освободиться от пут. Старый финт, но надежный, однажды давно помог самомуМазуру… но этот ничего такого не успел…

И Мазур, опять-таки в тысячный раз, ощутил тот блаженный мигсекундного, но полнейшего расслабления, который ни с чем известным сравнитьневозможно: ты просто осознаешь, что противник повязан, а вы все невредимы, ина миг тобою овладевает это неописуемое…

– Переверни сукина кота, – распорядился Лаврик. –Катерина, к окну на шухер… Покажи-ка рацию… – Он в полумраке взял у Мазурачерную продолговатую коробочку, ловко выключил, хмыкнул: – Ну, не венецтехнической мысли, есть и посложнее, хотя и эта игрушка неплоха… А ведь нашдруг очухался, господа и дамы. Положительно, очухался. – Он присел накорточки над лежащим, ухватив его за ворот, рывком переместил голову в полосулунного света, косо падавшего в проем. – Ну что, дражайший мой господинКиревич? Может быть, возмутитесь в голос столь хамским обращением поганыхсмершевцев со славным капитаном армии российской, освобождения потребуете, а тои, чего доброго, сатисфакции? Ну, не стебите Муму, вы уже в полном сознании,так что нечего и придуриваться…

Пленник молчал.

– Ну да, ничего удивительного, – сообщил Лаврик Мазурутак, словно они были тут совершенно одни. – Психологический шок. Реакцияна решительнейшее изменение как ситуации, так и собственного статуса. Из бравыхофицеров в разоблаченные шпиены – такую плюху обмыслить надо.

– Что за чепуха… – голосом, в котором определенноприсутствовала неуверенность, проговорил связанный.

– Боже, как банально… – поморщился Лаврик. – Что запошлые штампы, капитан… – Он гибко опустился на корточки и ударил ребромладони, умело и жестоко, так, чтобы не покалечить, но причинить долгуюболь. – Что меня бесит, так это штампы… Впредь, сокол мой Вадим Сергеевич,открывайте рот исключительно затем, чтобы изречь нечто, начисто лишенноештампов. Ясно? И, я вас категорически прошу, тут же расстаньтесь с образомоскорбленной невинности. Я буду говорить, а вы думайте. Лихорадочнораскидывайте мозгами, пока имеете привилегию делать это исключительно впереносном смысле. А то и прямой смысл не за горами… В общем, так. Поднаблюдением вы давно. Довольно давно. Все знает один лишь Господь Бог, конечно,но и ты, скотина, опять-таки не Господь. А значит, делаешь ошибки. Ты, скотина,тварь долбаная, действовал достаточно активно и долго. А это означает, чтоостались следы, свидетели, отпечатки пальцев, результаты хитрых проверок,свидетельские показания и прочие привлекательные мелочи. Что нам известно, тызнать не можешь. Следовательно, не успеешь за какие-то минуты слепитьубедительные оправдания и говорящие в твою пользу версии, когда я начну тебяловить на противоречиях и нестыковках. Ты же, гандон, не профессиональноподготовленный разведчик, а завербованная сука, и не более того… Что твоюучасть усугубляет, а мою задачу, наоборот, облегчает… И еще. Сам понимаешь, тутне будет учтивого следака в галстуке, кондиционера и уголовно-процессуальногокодекса, не говоря уж о сраных правозащитниках… Тут, милый, тайга. И я,вице-адмирал Самарин, по партийной кличке Лаврик… Сечешь? У меня нет никакихсомнений, что ты – это ты. Ближайший сподвижник лапочки по кличке Гейша.Совершивший в Шантарске кучу убийств и прочих антиобщественных поступков. Азначит, церемониться я с тобой не буду. Вариантов только два. Либо ты запоешьсам, еще не будучи порванным в клочья, либо все равно выложишь то, что мненужно, выплюнешь вместе с потрохами, но, сам понимаешь, то, что от тебяостанется, никак нельзя будет перемещать в более цивилизованные районы страны.Говоря без дипломатии, придется добить и закопать прямо здесь, к чертовойматери. Хрен кто найдет. Мы трое люди не болтливые… – Он вновь присел накорточки и где-то даже ласково похлопал лежащего по щеке. – Это оченьхорошо, что ты – спецназ. Сам знаешь, во всех деталях и подробностях, что я стобой делать буду, ты не первый, из кого мне придется жилы тянуть, и не двадцатыйдаже…