Анка откинула вверх широкий мягкий подлокотник кресла –якобы для того, чтобы развалиться поудобнее, а на деле наверняка хотелаобеспечить свободу действий. Шарль оглянулся снова, и его лицо Мазуру очень непонравилось: ну нельзя же пялиться так тоскливо, тревожно... Нужноимпровизировать – но поди угадай, что придет в голову сообщникам, как и они нев состоянии отгадать, что Мазур придумает. А он так ничего и не придумал, решивне бежать впереди событий...

Его легонечко отклонило к борту – самолет, в точномсоответствии с расчетным временем, менял курс, уходил вправо, и отклонение былотаким, что его должны были чувствовать все, кто находился на борту...

– Да, вот кстати… – вдруг громко произнес капитан.

Реплика была насквозь дурацкой – никто не разговаривал, завремя полета прозвучала лишь пара пустяковых фраз. Походило на условный сигнал,не особенно и изощренный, Мазур начал утверждаться в этой мысли, когда увидел,как мгновенно подобрался лейтенант и машинальным движением коснулся цевьяприслоненного к креслу автомата. Тут же опомнился, неуловимым движениемзапустил руку под пиджак и тут же убрал – но этого якобы небрежного жеста какраз хватило бы, чтобы расстегнуть чехол висевшей под мышкоймини-трещотки, – кобура, очень может оказаться, и вытяжкой снабжена...

Бросив прибор на свободное сиденье рядом с собой, капитанрванулся из кресла, в два шага преодолел расстояние, отделявшее его от пилотскогокресла, громко спросил:

– Почему изменили курс?

– Берегите пенсне, Киса... – произнес Мазур по-русски.

Это было сказано исключительно для Анки, поскольку Шарльвроде бы русским не владел, – по крайней мере, так он сам говорил. Совсемнедавно Анка при Мазуре показала неплохое знакомство с шедевром русскойклассики и должна была прекрасно помнить, что реплика эта послужила прологом кбурной сцене...

Шарль повернул голову:

– То есть?

– Почему изменили курс? – уже чуть ли не рявкнулкапитан, нависая над ним в неудобной позе, задевая затылком скошенный к носупотолок пилотского отделения.

– С чего вы взяли? – откликнулся Шарль довольнохладнокровно, продолжая вести самолет н о в ы м курсом.

– Вы отклонились от утвержденного маршрута. У меня с собойнавигационный прибор, я прекрасно понял...

Сидевший вполоборота к двум оставшимся пассажирам Мазурвидел, что Анка готова вскочить, а лейтенант подался вперед, с нехорошимвыражением лица. Вряд ли они что-то подозревали. Скорее уж, дело обстоитклассическим образом: им назвали несколько ключевых п о з и ц и й, предупредив,что в случае малейших изменений реагировать следует предельно жестко,пресекать, возвращать события в прежнее состояние...

– Знать не знаю ни про какие в а ш и маршруты, –рявкнул в ответ Шарль, очевидно, как и Мазур, приверженец здоровойнаглости. – У меня свои инструкции. Какой еще маршрут?

– Утвержденный правилами.

– Чихать мне на правила. У меня свои. Я обязан груздоставить в целости и сохранности, а не баловать с...

– На прежний курс! – вовсе уж несгибаемо рявкнулкапитан, выхватывая из-под пиджака «Скорпион». – Стрелять буду!

Кургузенькое дуло маячило у виска пилота, что, в общем, былосовершеннейшим идиотством – или капитан умел, как и Мазур, управлять такимиигрушками и полагал, что в случае чего справится сам?

Шарль что-то сделал – в тот самый момент, когда Мазур,увидев быстрый жест Анки, прыгнул на капитана.

Слишком многое произошло одновременно.

Самолет провалился вправо и вниз, задирая левое крылоградусов на сорок пять, Мазур и Анка столкнулись в проходе, треснувшись вискамитак, что в глазах искры засверкали, машину крутануло в парочке причудливыхвиражей, оглушительно стрекотнула близкая очередь, салон заволокло тухлой воньюпорохового чада... Что-то обожгло Мазуру макушку. Вскрик, треск, мельтешениеразноцветных пятен за окнами, тугие струйки воздуха, ударившие в лицо, словножесткие прутья сухого кустарника...

Руководствуясь исключительно звериным инстинктом, а нечеловеческим рассудком, Мазур ухитрился развернуться на месте, упал на мягкий,чистейший пол, крытый синим синтетиком, одновременно выхватывая револьвер,выбрасывая вперед руку с оружием, нажал на спуск...

Лейтенанта выбросило из кресла, он завалился набок, выпустил«Скорпион», рухнул с неуклюжестью уже неживого. Над головой Мазура захлопалиновые выстрелы. Самолет уже швыряло, болтало, трясло, то неимоверная тяжестьнаваливалась, то, полное впечатление, взлетаешь к потолку, не чувствуязаходящегося сердца...

Моторы звучали как-то странно, ненормально. Невероятнымусилием Мазур ухитрился извернуться, цепляясь одной рукой за ближайшее кресло,поднялся на ровные ноги и встал в проходе, удерживаясь вертикально, как нимотало.

Уши резанул отчаянный визг – это Анка, расставшись ссуперменистостью, чуть ли не ультразвук испускала.

Было от чего: капитан, нелепо скрючась, полусидел-полулежалв узком закуточке меж креслом пилота и дверцей, голова моталась так, как уживых не бывает, но и Шарль уткнулся лицом в приборную доску (в затылок попало,тут же определил Мазур), посунулся вперед, навалился на штурвал, лобовое стеклонаполовину затуманено пулевыми пробоинами и сетью разбегающихся от них трещин.Воздух тугими струйками, прямо-таки т в е р д ы м и, бил в дыры. На глазахМазура вывалился треугольный кусок стекла – и воздух ворвался в него форменнымп о л е н о м, бесконечным, лупившим в лицо со всей дурацкой мощи...

Свист рассекаемого воздуха заглушил Анкин отчаянный визг.Самолет чуть ли не вертикально рушился вниз – в неуловимую долю секунды Мазур успелосознать, что в штопор они не свалились, но все равно, дела хреновейшие, заокнами – мельтешение уже совершенно неразличимых цветов и оттенков, сливавшихсяв пестрые полосы, словно бы винтообразно завивавшиеся вокруг машины, Мазурашвыряло совершенно непредсказуемо, он, однако удержался на ногах, выпустил ужененужный револьвер...

Анка скорчилась, зажав руками голову. Отшвырнув ее в сторонуногой, – не было времени на галантные уговоры – Мазур рванулся вперед, борясьс рывками, толчками и ежесекундными изменениями центра тяжести. Показалось, чтоего на миг перевернуло вверх ногами, а потом вернуло назад – очень может быть,и не показалось...

Уцепившись обеими руками под мышки, он вырвал невероятнотяжелое тело из кресла, с трудом различая, что творится вокруг, отпихнулкуда-то вбок, насколько удалось, молодецким рывком высвободив застрявшую ногу,рухнул в кресло и ухватился за штурвал. Перед глазами крутились цветные полосы,то ли далекие, то ли уже совсем близкие, потроха рвались через горло, тяжестьдавила на плечи, вжимая в сиденье.

Опять-таки на инстинктах, не пытаясь предпринимать что-тоосмысленное, он потянул штурвал на себя. Что-то делал ногами, даже не долгомдвижимый, а инстинктом самосохранения, оравшим, что промедление смерти подобно,и хорошо, что случалось отрабатывать подобное на тренажерах, хоть и чертовскидавно...