боролся. Он страдал, но работал”. На гражданской церемонии также присутствовали Франсуа Леотар – французский министр культуры в конце 1980-х годов, а также многие друзья и бывшие коллеги. Среди них были Патрик Дюпон, Иветт Шовир, Карла Фраччи, Линн Сеймур, Марика Безобрасова, Жизлен Тесмар, Каролин Карлсон, Зизи Жанмер, Ролан Пети, Жан Бабиле, Джон Ноймайер, Руди ван Данциг, Флемминг Флинт, Джон Тарас, Лесли Кэрон и Ли Радзивелл».

Спустя годы Шарль Жюд рассказал: «Когда Рудольф был еще жив, но очень сильно болел, его американский адвокат и врач, собравшись с духом, задали ему вопрос, где именно он хотел бы быть похоронен? Он попросил час на раздумье, а когда час истек, ответил, что хотел бы, чтобы его погребли в Париже».

Роскошным подарком, который друзья преподнесли Рудольфу Нурееву уже после смерти, стал цветастый ковер, укрывший его могилу. Художник Парижской оперы Энцо Фриджерио вспомнил, что его гениальный друг любил и коллекционировал килимы[60]. Энцо создал эскиз, повторяющий узор на одном из любимых килимов Нуреева. В качестве материала для воплощения идеи была выбрана мозаика, мельчайшие частицы которой визуально повторяют структуру ковра.

«Рудик был против, чтобы его хоронили рядом с Лифарем. Ведь, как это ни странно, именно Серж Лифарь (русский эмигрант первой волны во Франции) написал самую отвратительную, разгромную статью о Нурееве. Лифарь, который в 1961 году вручал Рудольфу награду, как лучшему танцовщику! Кажется, не было ни одной советской газеты, которая бы ее не перепечатала», – вспоминала Тамара Закржевская.

«Нуреев нестабилен, истеричен и тщеславен. Мальчишка взбунтовался против дисциплины, необходимой во всяком виде искусства. Он взял английское гражданство и, видимо, надеется стать лордом, что комично для человека, родившегося в Сибири. Он заявляет, что не любит ни Россию, ни Францию (которая его приняла). Ни к Британии, ни к Америке у него тоже нет никаких чувств. Тогда что же он любит?» – писал Серж Лифарь.

– Вы не сожалеете, что уехали отсюда? – спросил Рудольфа Нуреева один из журналистов во время последнего визита артиста в Кировский.

– Нет… В противном случае я всю жизнь провел бы в этой (Нуреев показал рукой на стены театра) пыльной коробке.

Ни пролетевшая жизнь, ни опыт, ни сложности, с которыми столкнулся, ни одиночество, не смогли разубедить Рудика в том, в чем он был уверен в 24 года, когда писал в «Автобиографии»: «Мне претят жесткие рамки, я изо всех сил стараюсь найти новые возможности, развить разные стороны моей натуры, открыть, в чем состоит ее сущность. Поэтому я не вернусь в Россию. Я чувствую настоятельную потребность разбить окружавшую меня скорлупу, искать, испытывать, исследовать. Я хочу, подобно слепому, попробовать на ощупь все, что меня окружает. Есть еще много неизвестных мне стран и людей, немало и тех, с которыми я едва знаком. Я хочу иметь возможность работать повсюду – в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Токио и, разумеется, в самом, на мой вкус, прекрасном из театров – сине-серебряном Кировском в Ленинграде. Я не желаю, чтобы кто-то решал за меня мое будущее, определял, в каком направлении мне “следует” развиваться. Я попробую дойти до этого самостоятельно. Вот что я понимаю под словом “свобода”».

P.S.

Почти сразу же после смерти Рудольфа Нуреева, фонд его имени организовал продажу его имущества на аукционах Christie’s. Первые намеченные торги в Лондоне и Нью-Йорке были отменены, а парижская квартира опечатана по протесту сестры Нуреева Розы и ее дочери Гюзели, начавших судебную тяжбу с Фондом. Тем не менее торги состоялись в 1995 году – в январе в Нью-Йорке, где было распродано американское имущество на сумму 7,9 миллиона долларов, а также в ноябре в Лондоне, где были проданы парижские вещи (среди прочего картина Теодора Жерико). Согласно завещанию, европейским имуществом распорядился Ballet Promotion Foundation, зарегистрированный Нуреевым в Лихтенштейне в 1975 году. Американским же имуществом занимался вновь созданный Rudolf Nureyev Dance Foundation со штаб-квартирой в Чикаго. Что касается костюмов, документов и личных вещей – они попали на хранение в Национальную библиотеку Франции и музей Карнавале. В 2013 году по инициативе членов совета директоров Фонда Нуреева оставшиеся предметы были выставлены в Национальном центре сценического костюма в Мулене.

Ролан Пети

Вместе с нуреевым

Предисловие

Существует мой Нуреев, твой Нуреев, его, ее, наш, ваш, их, – у каждого он свой.

Одни станут описывать его человеком вспыльчивым и обольстительным, другие – заносчивым и жестоким, а третьи станут уверять, что он был веселым и остроумным.

Для меня же он соединял в себе все эти черты; более того, хочу добавить, что он обладал одним редкостным свойством – даром дружбы.

Я пишу эту небольшую книгу о моем друге Нурееве, чтобы вновь соприкоснуться с ним, вернуть из небытия те преходящие мгновения работы и духовной близости, которые нас объединяли. Постараюсь избежать при этом казенных слов, чтобы не сделать из него «икону», какой он никогда не был, но описать живого человека, который сжигал себя на сцене, уничтожал собеседника своим безжалостным юмором, беспредельно любил свое искусство и наслаждался жизнью с необузданной жадностью, приведшей его к преждевременной смерти.

Все эти мгновения совместных репетиций, радостей и смеха живут во мне по сей день, и память о них не тускнеет. Споры, скандалы, самые жестокие выходки, самые несправедливые оскорбления – эти раны быстро затягивались, и каждый из нас ждал, когда же другой сделает первый шаг к примирению, стремясь восстановить драгоценные узы дружбы.

Судьба, этот извечный хореограф, правила нашим с Нуреевым «temps liés»[61], нашими общими спектаклями и сердечной – хотя и часто омрачаемой ссорами, – дружбой, даря ей то сладостные затишья, то бурные, а иногда и нежданные ускорения. И все-таки, несмотря на случайные размолвки, в которых был виноват то я, то он, мои чувства к нему остались неизменными.

«Тан лиé» – балетный термин, включенный во все специальные балетные словари, начиная с XVIII века.

«Уровень мастерства танцовщиков не имеет значения, главное – низко присесть, сгибая колени и добиваясь плавности движений» (Новерр, 1790)[62].

«Лиé (или легато) служит для объединения нескольких движений» (Артюр Сен-Леон, 1852)[63].

«Le temps liés» is widely used combination which in beginners classes and gradually increases in difficilty» (Basic Principles of Classical Ballet, Agrippina Vaganova, 1934)[64].

«Тан лие – это серия движений, которые помогают менять вес тела, перенося его с одной ноги на другую, связывать одну позицию с другой, что требует полного владения всем телом. Каждое из движений должно буквально заставить петь тело, которое вытягивается, растет во все стороны, соотнося свои пространственные способности с движением на полу и в воздухе, в поддержках. «Тан лие» бывают передними