Жанин Ренге вспоминала, как однажды Рудольф сказал ей, что многое из того, что у него было, он отдал бы за какую-нибудь недвижимость в Уфе. Но, увы…

Глава двадцатая

Мама, это я

Многое мог позволить себе мировая звезда балета Рудольф Нуреев. Не было только возможности прогуляться по Уфе, обнять родных, заглянуть в Кировский театр.

Вернись он на родную землю, его в любой момент могли арестовать «…за безответственный образ жизни, как они это называли». Все равно Рудик не оставлял надежды на то, что когда-нибудь увидит родных. Если невысказанные претензии к отцу, обида и противоречивые чувства мучили его на протяжении всей его жизни, то к маме он относился с невероятной нежностью и любовью. Друзья Рудольфа вспоминали: стоило ему заболеть, как он вспоминал маму, вспоминал, как в детстве она лечила своего Рудика, натирая ему грудь гусиным жиром. При любой удобной возможности он звонил ей, а поскольку в родительском уфимском доме телефона не было, Фарида бежала в местное почтовое отделение. Ни за какие коврижки не соглашалась она поверить, что на чужбине ее сын живет в сытости и достатке. Напротив, мама была уверена, что он голодает и сильно нуждается. Когда Рудольф собрался подарить ей цветной телевизор, Фарида испугалась: «А вдруг это его последние деньги?»

Пытаясь убедить власти СССР позволить сестрам и матери навестить его за рубежом, Рудольф обращался за содействием к британским властям. Премьер-министр Гарольд Вильсон[51] обещал убедить советских чиновников, но и у него ничего не вышло. В 1977 году Рудольф Нуреев предстал в Вашингтоне перед Федеральной комиссией по соблюдению Хельсинкских соглашений с жалобой на то, что его матери «отказывают в выезде, мотивируя это тем, что она стара и не перенесет полета». По просьбе артиста к Председателю Совета министров СССР Алексею Косыгину обращались более сорока сенаторов. Поданную петицию подписали семьдесят тысяч человек из восьмидесяти стран. В основном, это были танцовщики и музыканты, работающие в труппах в разных уголках мира.

Среди прочих письма с прошением подписали американский скрипач и дирижер Иегуди Менухин, британский актер и режиссер Джон Гилгуд, американский драматург Теннесси Уильямс. Рудик неизменно получал отказ.

И вот теперь, когда мама умирала, он возобновил попытки с удвоенной силой. И случилось чудо. В 1987 году Рудольф Нуреев получил разрешение на въезд в СССР на 72 часа. Сохранилась старая видеолента, запечатлевшая визит танцовщика. В аэропорту постаревшего артиста окружили журналисты.

– Как вы себя ощущаете?

– Я счастлив, что я здесь, что увижу маму, сестер.

– Как мама?

– Не очень хорошо. Это все, что я пока могу сказать.

– Вы удивлены, что вам дали визу спустя столько лет?

– Не очень. Гуманность в конечном счете всегда одерживает верх.

– По-вашему, вы здесь благодаря Горбачеву?[52]

– Не знаю. Возможно.

Впоследствии выяснилось, что немаловажную роль в том, чтобы Рудольф смог увидеться с близкими, сыграла супруга Михаила Сергеевича Раиса Максимовна Горбачева.

Рудик возвращался домой через 26 лет разлуки. Волнительной, с замиранием сердца, но безрадостной оказалась для него эта поездка.

«Когда Рудольф прилетел в Уфу, – вспомнила Тамара Закржевская, – мама его была очень плоха. Фарида Аглиулловна так ждала его все эти годы, а когда он приехал, не узнала. Сестры Нуреева потом рассказывали, как сын склонился над матерью и произнес:

“Мама, это я, Рудик”. Она только подняла руку, указала пальцем на его фотокарточку, стоявшую на тумбочке, сказала: “Там Рудик” и впала в беспамятство. Отец Нуреева умер двумя годами ранее. Они с сыном не смогли ни договориться, ни попрощаться. Когда у Хамита Фазлеевича спрашивали, чем занимается его сын, ему было стыдно говорить, что Рудик танцует».

Как когда-то в детстве, Рудольф пришел и на тот самый холм, с которого наблюдал, как отправляются с железнодорожного вокзала и как прибывают на него поезда. Это прежде, никем не замеченный, он мог хорошенько выплакаться здесь. В тот день с ним были сопровождающие. Никто не ждал его на Родине. Правда, в поездке Рудольфа Нуреева сопровождали сестра Розида, племянник Руслан и фотокорреспондент ТАСС Виктор Воног. Виктор вспоминал, как холодно встретила звезду мирового балета родная Уфа: «В театре в тот день объявили выходной день, и Нуреева очень неохотно пропустили в здание. Он поднялся на второй этаж, вошел в балетный зал, прошелся по сцене, где сделал первые балетные шаги. Очень хотел увидеться с Зайтуной Насретдиновой, но ее телефон не отвечал. В филармонии тоже никого не было. В хореографическое училище Рудольфа не пропустил вахтер, а в Художественном музее имени Нестерова, когда Нуреев хотел было сфотографироваться на фоне понравившейся картины, смотрительница подняла шум».

Не открывали двери, не отзывались на телефонные звонки и те друзья юности, которые по-прежнему жили в этом городе. Рудик понимал: над ним все еще висел дамоклов меч. Люди боялись попасть под раздачу. У каждого к тому времени были свои семьи, дети.

Вот как первый приезд звезды балета на родину описывала в своей статье уфимская журналистка Нина Жиленко: «…Машина медленно двигалась по улице Зенцова, где когда-то жила семья Нуреевых (дом не сохранился, на этом месте построили гаражи, общежитие). Вдруг Рудольф попросил водителя:

– Останови возле этого дерева!

Вышел из машины и с интересом и удивлением стал рассматривать ярко-красные припорошенные снегом гроздья рябины.

– Что это? Как называется дерево?

– Рудик, – растерянно проговорила Розида, – разве ты не знаешь?! Это рябина.

Как же он мог забыть рябину…»

Много позже Тамара Закржевская признается одному из корреспондентов: когда Нуреев остался в Париже, ее отец уничтожил большую часть фотографий Рудольфа, которые она сделала в студенческие годы.

«В ту пору разве что из утюга не кричали, что Нуреев – предатель Родины», – вспоминала она.

«Через три года моего пребывания на Западе я выработал защитный механизм, – рассказывал Рудольф Нуреев в одном из интервью. – Я, как утка, перья которой покрыты жиром. Вода стекает, птица остается сухой. Когда я читал биографию Федора Михайловича Достоевского, понял, насколько жестока была его судьба: его называли предателем, бесталанным писателем. Он тяжело болел. Что я могу сказать? Мой путь гораздо легче».

Глава двадцать первая

Он привез хлеб

Через два года после этой поездки Рудольфа Нуреева пригласили выступить на сцене Кировского театра. О том, кем он является на Западе, в России почти никто не знал.

Имя врага народа советская пресса предала забвению.

Перспектива вновь вернуться на родину очень волновала артиста. Своими переживаниями делился он с журналистами: «Для меня это огромное эмоциональное событие – я возвращаюсь на сцену Кировского театра, где когда-то начинал. Меня волнует,