— Зачем вы хотитевыгнать нас на улицу?

То вдруг к немуподскакивала какая-нибудь экзальтированная дама из лаврищевцев и, заламываяруки, взывала к нему:

— Попросите вашихказаков, чтобы они больше не убивали наших прихожан!

А то как из-под земливырастал пред ним лысый старичок и слезно умолял:

— Не гоните на улицухотя бы наших деточек! Бог вам этого не простит!

Под деточками, очевидно,он имел в виду слушателей катехизаторских курсов, которые теперь почему-тозабросили свой Введенский храм и собирались исключительно в Рождественскомцерковном домике. Всегда можно было видеть в окне то лысину Векселева, тоаккуратно подстриженную голову самого отца Петра. Однако никаких детей там небыло и в помине: Лаврищев придерживался теории, по которой святое крещениеможет принять только взрослый, сознательный, прошедший его курсы человек. Аребенок из этих курсов ничего не поймет, и благодать пройдет мимо. Расплещется.Нет, только прошедший курсы мог считаться полным членом Церкви. А тот, кто ещеих не прошел, — профан. Поэтому получалось, что даже Патриарх, по его версии, итот, коль скоро не был лаврищевцем, не являлся пока еще полным членом Церкви.

Но особенно Филиппауязвляла одна общинница — особо приближенная к отцу Петру, нечто вроде егосекретарши, уже пожилая, седовласая Зоя Олеговна, которая, делаясострадательное, даже как бы плачущее лицо, встречала его словами:

— Бедненький,бледненький, как устал-то, как нервишки пошаливают! Небось и самому не хочетсяв такую грязную историю впутываться, а князья Церкви приказывают! А у тебясовесть возражает, а они настаивают. Отсюда и раздвоение. Отсюда и невроз, ишизофрения может быть. Я — заслуженный врач-психиатр, эксперт высшей категории— сразу это вижу. Тебе лечиться надо. Отдыхать побольше, а то может начатьсяпсихоз, неадекватные реакции, галлюцинации, голоса...

Благословил ее отец Петрзасесть в алтаре с толстой тетрадью, и пока Филипп служил литургию, она всепристально вглядывалась в его лицо и потом что-то старательно так записывала. Вконце концов он властно приказал ей покинуть алтарь.

— Ну вот, — сочувственнопокачала она головой, — уже немотивированный гнев, так и навязчивые состояниямогут появиться, и суицидные мотивы... Отца Александра Меня, наверное, тожекто-нибудь убил из таких, как ты.

А кроме нее — Филиппа ужочень искушал Векселев. Выяснилось, что он, будучи мирянином, при отце Петревсегда потреблял Святые Дары. Филиппу он объяснил это так — у отца Петра нетдиакона, который бы это совершал, а сам батюшка болен диабетом и ему нельзястолько сладкого. Поэтому он и решил взять эту обязанность на себя. Филипп былпоражен такой дерзостью — ведь потребление Святых Даров после причастия символизируетпогребение Христа, и совершать это дозволяется только человеку, облеченномусвященным саном. А кроме того, он был смущен, что диабетик отец Петр Лаврищеввидел в евхаристических Крови и Теле Христовых лишь хлеб и вино, угрожавшие егоорганизму повышением сахара. Поэтому он своей властью просто запретил Векселевуприкасаться к Чаше, и тот ему недвусмысленно заметил:

— Какой же вы все-такиконфликтный человек! На все реагируете истерически! Нарываетесь нанеприятности... А не замечаете, что ведь они и сами уже сдавили вас плотнымкольцом!

В конце концов Филипппредложил отцу Петру разделиться, чтобы больше никогда не служить вместе, атолько по очереди. Если служит отец Филипп, то чтобы ни Зои Олеговны, ниВекселева и духу в алтаре не было. А если служит отец Петр, то Филипп молитсягде-то на стороне. Так и договорились. Но как быть с воскресеньями, с большимицерковными праздниками? Какая здесь может быть очередность...

Надо сказать, что кельяотца Петра находилась не в церковном домике, а прямо в храме. Просто былотгорожен кусок алтаря, и он там жил. Эта перегородка осталась после мастерскойхудожников, которая помещалась здесь до открытия храма. И отец Петр ее не сталсносить.

И вот как-то раз служитотец Филипп литургию, молится и вдруг отчетливо слышит странные звуки: тр-р,тр-р! Как бы труба какая-то гудит. Во время самой эпиклезы, когда он стоитперед престолом, раскрытый Господу и предающий Ему свою душу, призывая СвятогоДуха, вновь слышит это: тр-р, тр-р!..

Сразу после Евхаристиион стал исследовать, откуда шли эти смущающие сердце звуки. И тогда решил войтик отцу Петру в келью. Войдя же, сразу понял, что в ней имеется некий отсек.Кладовка что ли, стенной шкаф.

— Что вам угодно? —спросил отец Петр. — Почему вы входите без стука?

Но Филипп отстранил егорукой, распахнул дверь и увидел там унитаз. Журчала вода, наполняя бачок.

— Отец Петр, —потрясенно воскликнул Филипп. — Это же уборная!

— Ну да, — невозмутимоответил тот.

— Да ведь здесь же былалтарь, здесь стоял престол...

— Ну, когда-то стоял, апотом перестал стоять, — раздраженно ответил Лаврищев.

— А Святые Отцыутверждают, что там, где когда-то был престол, Ангел Господень до Судного Дняпредстоит с огненным мечом... Как вы дерзаете? Как не боитесь?

Отец Петр глянул на негонасмешливо, даже раздражение все куда-то испарилось, и спросил, подмигнув:

— Вы что, правда в этоверите?

И что ответил Филипп?

Он ответил именно так,как когда-то учил меня отвечать в подобных случаях мой духовный отец игуменЕрм:

— Верую и исповедую!

— Какое суеверие! —поморщился отец Петр.

И вот Зоя Олеговна,встретив после этого Филиппа, сказала ему с состраданием:

— Миленький, приходи комне, я тебя вылечу, у тебя религиозный бред начинается. Все может обернутьсядля тебя белой горячкой, делириумом!

Вот в таких условиях мойдруг восстанавливал свой монастырь. Конечно, он и смущался, и страдал, но потому, как сияли его глаза из-под низко надвинутой на лоб скуфьи, было понятно,что он рад этим битвам и бурям и желал бы еще больших потрясений и скорбей,во-первых, потому что, как известно, лишь многими скорбями подобает нам войти вЦарство Небесное, а во-вторых, потому что душа его изнемогала от жаждыподвигов, от дивного избытка сил, от нерастраченного вдохновения, которое онаскопила за пятнадцать лет тихой и мирной монашеской жизни в Свято-Троицкоммонастыре.

А я, после того как нашплан с наручниками лопнул, вздохнула, наконец, спокойно: кажется, я не очень-тои «засветилась» возле Филиппа в его борьбе. Ведь мой духовный отец игумен Ермкак раз в ту пору интересовался Лаврищевым с его реформами, и получилась быявно двусмысленная история, что мы с ним оказались бы «по разные стороныбаррикад». Лаврищевцы же очень часто заявляли прихожанам отца Филиппа:

— Мы с вами по разныестороны баррикад.

А так — что, в концеконцов, я скорбящего и алчущего друга-иеромонаха чаем не могу напоить, что ли?Чашку холодной воды подать? Да могу, конечно. И говорить нечего. Тоже мне —двурушничество!.. А если отец Ерм спросит — ну что, виделись вы с Филиппом? Яотвечу — да, виделась, я ведь живу возле самого монастыря.