в принципе не имеет большой ценности. Я решил, что она немного утрирует. Да, я видел агрессивный люд в этом селе, но ситуация располагала к тому, чтобы так реагировать. А как еще должны вести себя суровые горные жители Дагестана? Паниковать? Запереть все окна и двери? Народ требовал правосудия, притом что в саму систему правосудия не очень-то и верил. А в остальном я не видел ни одной драки, не слышал оскорблений, за которые в этих местах призвали бы к ответу. Ну да, потолкались разок-другой, но опять-таки ситуация была нестандартной.

– Думаете, это мог быть какой-то бытовой конфликт? По статистике, чаще всего такое случается по пьянке, – поделился я некоторыми знаниями, которые относились, скорее, к стране в целом.

– У нас никто не пьет, – отрезала она. – По крайней мере, я о таком не слышала. В семьях, где дети ходят в школу, сразу заметно. Во времена Советского Союза и в девяностые бывало, но в последние десять лет тут у нас все захватили эти религиозные.

Я не видел ее лица, но в голосе почувствовал раздражение.

– А вы не думаете, что это могло случиться из-за работы Хабиба?

– Все могло быть, но Али тут ни при чем. Он не из тех… – сказала она, однако не закончила предложение.

– Не из кого?

– Не из тех, кто будет мстить, хотя причины были, – закончила она.

Я не стал ничего уточнять, так как в целом понимал, что речь идет о туристке, об аресте, о том, что у Али (если он не был виновен) забрали много лет жизни, опозорили его род, семью и, видимо, разрушили их брак. В горах мнение джамаата и родственного тухума всегда имело большое, если не решающее значение.

– Вот, видишь, зеленая крыша? – Она ткнула пальцем в стекло. Зеленую крышу я не видел, так как все было покрыто снегом, но, посмотрев в ту сторону, куда она указывала, заметил дом. – Я говорила о них полицейским, но меня не слушают.

– Это которые устроили разборки из-за воды? – спросил я, останавливая машину.

До дома Хабиба было еще далеко. Какое отношение этот дом мог иметь к тому дому, а стало быть, почему хозяин этого дома должен был возмущаться?

– Нет, это другое. Тут живет Абдурахман. Он хотел за своего сына засватать среднюю девочку Хабиба.

– Асият?

– Да, но Хабиб за него ее не отдал. Сын Абдурахмана, как говорят у вас в городе… кайфарик? У нас в селе есть несколько ребят, о которых говорят нехорошие вещи. Что они курят какую-то гадость или пьют таблетки. В общем, этот мальчик из таких. Всегда был хулиганом. Об этом случае знают все.

Мы поехали дальше, а я, получив новую информацию, инстинктивно начал копать:

– Как вы об этом узнали?

– Хабиб рассказал. Он был таким… немного горделивым мужчиной. Своих дочерей нахваливал, что они образованные, что у них большие планы. Как говорят про тех, которые хотят чего-то добиться? – спросила она и сразу же ответила на вопрос: – Амбиции. Он везде всегда старался показать, что они особенные.

– Они же были городские, – заметил я, зная, что в горах городские воспринимаются как крутые. Точнее, как считающие себя крутыми.

Я испытывал на себе это отношение сельских сверстников, да и взрослых тоже лет до двенадцати каждое лето, когда приезжал на две недели в село. «О, наши крутые приехали! Городские бандиты!» Ситуацию усугублял внешний вид: очевидно более модная или попросту новая одежда, а еще знание русского, да и вообще знание того, что происходит за пределами села.

– Да. И поэтому, когда приезжали на отдых, сразу выделялись. Самые модные, самые красивые. Так и было. Ни один мальчик не мог от них отвести глаз. Особенно от средней и старшей.

– А они какие были?

– Я с ними не была знакома, но, хоть они и городские… Ну, знаешь, платки не носили, тут-то скромные были, но в городе ходили в джинсах… Я видела их фотографии в интернете. Но хоть и выглядели избалованными, однако были послушными. Родственники говорят, что с мальчиками лишний раз не общались. Хабиб держал их под контролем, все отличницы, старшая в Москве в консерватории училась, средняя готовилась поступать куда-то за границу, а младшая была немного другой, но говорят, что самой умной в своей школе, в Махачкале. Победительница всяких олимпиад.

– А что конкретно рассказал Хабиб про того… жениха?

– Он опозорил их семью. Сказал в таких кругах, откуда разговоры уже идут по всему селу, что «пришел какой-то Абдурахман, простой сварщик, за своего кайфарика мою дочь брать. Пусть сперва в армию его отправит, хоть попробует сделать из него нормального мужчину, а потом ищет ему невесту». Еще много чего сказал. Тут останови. – Она указала на зеленые металлические ворота, за которыми стоял старенький, самый обычный одноэтажный побеленный дом. – Какой бы этот мальчик ни был, у них ведь тоже есть свой род, свои старшие уважаемые люди… Нельзя в селе такое говорить.

– Когда все это произошло?

– Год назад. Они каждый год приезжают к новогодним праздникам. Если бы Хабиб задел какой-нибудь другой, более крепкий тухум, был бы скандал, разборки. А семья Абдурахмана очень простая. Бедная. Как и почти все тут. Я рассказала об этом полицейским, а они меня не слушают. Делают вид, что записывают себе что-то в блокноты, а на самом деле просто пытаются посадить Али. – Голос ее задрожал, и она заплакала.

Я молча слушал, ведь не мог же я ее приобнять, как-то успокоить. Я просто вытащил из бардачка влажные салфетки и положил рядышком с ней, но она их не заметила. Всхлипывая, она продолжила:

– И про этих Сайпулаевых я тоже им рассказала. Они вон там живут, недалеко от Хабиба. Одинокий дом на противоположной стороне. Ты увидишь, если поедешь туда. За холмом.

– А что с ними?

– То же самое. Пару месяцев назад прогнал их с порога, как собак. Так говорят. Муртуз пытался за своего сына Гасана взять старшую дочь Хабиба. Этот мальчик Муртуза немного, как сказать… отсталый. И у него шрам на лице есть. Сам Муртуз тоже такой сам по себе. Замкнутый. С другими жителями не общается, приходит на