прихватил меня за плечо, хотя, скорее, так, «по-брацки жи есть».

– Бля, чё говорят, щайт|анальул рач| кого-то хапнул, да? – спросил самый молодой из них, с жидкой бородкой, которую я бы лучше сбрил в расчете на то, что на ее месте вырастет что-то повнушительней.

Я уже слышал это словосочетание «щайт|анальул рач|» – «хвост шайтана» – так начальник полиции в порыве ярости назвал Заура. Связав одно с другим, я решил, что Заур тут более-менее известная, но не самая популярная личность, раз носит такое специфическое прозвище. Да и сам он не отрицал, что он тут гость не самый желанный.

– Не знаю, у них там куча подозреваемых.

– Охотники, да?

– И другие тоже. Но я видел только охотников.

– Насчет этого Али думают, да? Он же там че-та сделал, говорят, давно.

– Чанда все это, – отмахнулся старший и добавил: – ****** *** **** **, – что дословно означало «разговор сделай коротким» либо «не говори, чего не знаешь».

– Бля, щайт|анальул рач|, конечно, на него хочет эту суету повесить, – сказал средний.

– Почему? – спросил я, строя из себя дурачка.

– У них там такая тема… – начал он рассказывать с таким видом, будто мне предстоит узнать вселенскую тайну, но тут старший и его заткнул той же самой фразой про короткий разговор. А потом сказал мне на русском:

– Это их семейная тема. Нас и тебя тоже не касается.

– Понял, – сказал я.

Мы пару секунд простояли молча, и в целом выглядело это так, будто наш разговор исчерпан, но мое журналистское нутро требовало, чтобы я задал еще один вопрос:

– А почему Заура так называют?

– Щайт|анальул рач|? – спросил младший и усмехнулся. – Потому что он на голову еб… – Увидев, что мимо нас проходит пожилой человек, парень осекся.

Я вспомнил, что это все-таки горный Дагестан, где молодежь прячется, чтобы покурить, и хотя бы пытается контролировать речь при старших.

– Больной на голову. Он тут всякую суету творил давно. Беспредельщик в погонах. Конченый был. В то время они хватали любого, кто бороду отпускает. Щас тоже иногда бывают непонятные моменты. Всякие вопросы задают.

– Щас он чуть изменился, – слово взял старший. – Но раньше делал неправильные движения. Так говорят. Он тут вес имеет, но его тут никто не любит. Аллах все расставит по местам, – завершил он.

Я подумал, что это классный момент, чтобы откланяться. Моих подозреваемых не было, а из мечети вроде как уже все повыходили. И тут за моей спиной прозвучало:

– Салам алейкум.

Низкий голос явно принадлежал обладателю широкой, мощной грудной клетки, и я не удивился, когда увидел рядом Хамзата. Мои новые знакомые протянули ему руки для рукопожатия, и по этому их движению я понял степень уважения к нему. И, естественно, последовал их примеру. От старшего прозвучал короткий вопрос на аварском, по смыслу переводимый как «Чё, как сам, Хамзат?».

– Нормально, – ответил тот по-русски. – Остановился у дяди. Посмотрим на обстановку. Я тебя видел там, – прямо обратился он ко мне без каких-либо попыток сделать аккуратную подводку. – Ты чей? Следственный или что?

– **** *********** ****, – сказал старший, и в его словах я расслышал «Махачкала».

– Понятно. Чья контора?

– «Главные новости».

– Понял. Шарапудин Умаханов, – назвал он имя нашего директора.

Я удивился. Мужик был хорошо осведомлен, да и акцента у него почти не было.

– Ты еще там? – спросил у него старший. – СОБР?

– Командиром сделали, – спокойно ответил он.

Командир СОБРа. Теперь все встало на свои места. Должность соответствовала его внешнему виду. Я подумал, что идеальный командир дагестанского СОБРа должен выглядеть именно так. В три раза шире и на полторы головы выше остальных. Он снова обратился ко мне таким тоном, что все остальные поняли – тут нечто большее, чем просто светская беседа:

– Какие там новости? Кого скрутил Заур?

– Ну… – замямлил было я, но он холодно переключился на тех троих. Сказал им что-то на аварском, они кивнули, согласились и начали прощально пожимать нам руки.

Через секунду я уже провожал их жалобным взглядом. Мне хотелось взмолиться, чтобы мои новоявленные сельские кореша остались.

– Говори как есть, братишка. Рано или поздно я все узнаю. Везде есть свои братья.

– Заур сказал, что у них где-то восемь-десять разных вариантов, – сказал я.

Десятку я добавил, потому что мне было стыдно перед Зауром. Раз уж я его предаю, то хотя бы слегка затуманю данные. Но совсем врать мне уж точно не хотелось. Этот товарищ мог бы повесить меня на шнурках своих армейских ботинок прямо тут, и я сомневаюсь, что кто-либо из зрителей опротестовал бы его решение.

– Так, восемь-десять, – повторил он. Его напряженный взгляд бегал по снегу. – Потом?

– И все вроде.

– Кто такие? Три охотника, потом?

– Других не знаю, – ответил я, наскребая остатки храбрости из своего заплесневелого подвала мужества.

– Вообще никого? Про камазиста слышал?

– Нет. – Я помотал головой. Вероятно, он имел в виду дальнобойщика, о котором говорил Заур. – Я просто знаю, что все, кто был ему нужен, вчера должны были пройти допрос.

– Хорошо. Почему Заур думает на охотника по имени Али? Я знаю, что ты их фотографировал, – сказал он и бросил на меня испытующий взгляд, мол, теперь понимаешь, что у меня все схвачено? Оставалось надеяться, что я не выглядел со стороны так, как чувствовал себя, а чувствовал я себя как пломбир, который положили на капот машины в июле. Но мой мозг еще мог трезво соображать, и поэтому я понял, что кто-то из полицейского стана сливает ему информацию. В команде Заура завелась крыса, но другого и ожидать было нельзя. Командир СОБРа, уважаемый выходец из села… Получение информации было для него делом времени.

– Как я понял, это связано с судимостью Али, они говорили про что-то, что произошло много лет назад. Может, поэтому? – спросил я, и это был старый психологический трюк: чтобы расположить к себе человека, дай ему возможность помочь тебе, почувствовать власть, жалость… Но, кажется, это не подействовало. Обладатель таких трапециевидных мышц и так чувствовал свою абсолютную власть.