Примерно с минуту я просто смотрел на свое отражение. Мозг, похоже, снова заработал, потому что перед глазами то и дело возникали виденные мной лица мертвых людей. В действительности я мечтал когда-нибудь посмотреть на такое – тела, настоящее хладнокровное убийство, и именно поэтому я так рвался в этот проклятый дом. Я вырос на лучших детективных сериалах, историях, журналистских расследованиях. Я был влюблен в свою профессию, потому что чувствовал в себе силы стать тем человеком, который займется в нашей республике настоящей журналистикой, будет копаться в грязном белье политиков, совать нос в любое дурно пахнущее дело. И это чувство только крепло от осознания того, что нашелся ресурс, готовый давать задания. Я должен был лишь ждать своего шанса. Дождался. Вот об этом я и мечтал. Мечтал стать частью большой истории, большого расследования. Но что я получил в итоге? Угрозы, оскорбления, холод… Ну и четыре мертвых тела.

До вчерашнего дня я был уверен в том, что готов такое увидеть. Я же с детства играл в компьютерные игры, в большинстве которых убивал сотни монстров, солдат и в некоторых случаях давил жителей вымышленного города чисто по приколу. Я читал книги и видел настоящие реальные фотографии жертв насилия. Я изучал все это фанатично, и мне казалось, что мертвые люди – это естественная, обязательная часть любого классического расследования. «Дело не дело, если нет тела», – говорил я, когда мои однокурсники хвастались, что пишут какой-то интересный материал, но не об убийстве. Я ждал и искал эту возможность. Ждал, пока судьба подарит мне романтику детективного приключения. А сейчас, стоя у зеркала в вонючей грязной ванной, пристанище паутины, плесени и тараканов, я смотрел на свое лицо, по которому текли слезы, и не мог понять, почему, откуда они взялись. Меня никто не бил и не обижал, оружие в мою сторону не направлял, я не испытывал какой-то настоящей, искренней жалости к жертвам… Как любому нормальному человеку, мне было их жаль, но они мне не родня, это незнакомые мне люди. Жаль, что их убили. Обидно. Ужасно даже на мгновение ощутить, через что они прошли, что чувствовали в последние секунды своей жизни. Меня выворачивало от одних только попыток мысленно встать на их место, но они не были дорогими для меня людьми. Просто незнакомые мертвые четыре человека. Зачем я плачу? Над чем я плачу? Я не ощущал, что грудь моя сжимается от боли. Не было кома в горле. Я не злился, но все равно плакал навзрыд. А когда слезы закончились, просто захотел прилечь.

Я вытер лицо, как-то прерывисто вздохнул. Руки дрожали. Высморкался и умылся еще раз. Ничто не помогало мне собраться. Все, что я смог выдавить из себя, было:

– Блядь… – И мне стало легче. Я повторил более смачно, будто вкладывая в это единственное слово все, что чувствовал: – Блядь! Сука!

Да, мне определенно стало легче. Я не поклонник того, чтобы выплескивать эмоции через ругань или разбитую посуду, но единственное, чего я хотел сейчас, – это орать и материться. На секунду мне захотелось еще, как в фильмах, врезать кулаком по зеркалу, чтобы оно треснуло, чтобы на раковину закапала кровь с моего окровавленного, но мужественного кулака, а я бы брутально смотрел в свое искаженное отражение в осколках, не обращая внимания на порезы. Соблазн был велик, и я даже сжал кулак, но вдруг осознал единственную важную в данный конкретный момент мысль и произнес:

– Это не кино. Нет ничего романтичного в мертвых людях, – и после этого едва слышно рассмеялся. Вопреки желанию, на раковину капнула не кровь, а очередная слеза с кончика носа. Но я продолжал тихо смеяться, вздрагивая от спазмов в груди, мотая головой и повторяя: – Нет ничего романтичного в мертвых людях.

Это и близко не было похоже на весь мой жизненный опыт, связанный с кино, играми и книгами. Настоящий мертвый человек – это совсем другое. Это физически мертвое холодное тело, и я вспомнил, что до этого уже пришел к этой мысли. Вчера, когда увидел первую жертву – среднюю дочь Хабиба по имени Асият. Именно это я ощутил в тот момент: что это совсем другое. Не может такая красивая девушка быть мертвой. Это невозможно. Это не то же самое, что убить человека в игре. Она же живая, то есть несколько часов назад была живой! Она смеялась и бегала по лестницам вверх-вниз с телефоном в руках. Она была теплой, ее карие глаза были… были… живыми. А теперь она просто лежала на лестнице с застрявшим между балясинами плечом. В фильмах мертвые тела просто лежат и не двигаются, в книгах их и вовсе нет, ты их просто представляешь, в играх они через некоторое время исчезают, а тело Асият двигалось. Всякий раз, когда сотрудники поднимались по лестнице, аккуратно обходя его, оно едва заметно подрагивало на ступенях, и я физически ощущал, что это реальное тело. Возьми ее за руку, приподними – и ты почувствуешь вес руки. Покачай ее из стороны в сторону – и почувствуешь, как безжизненное тело податливо двигается вслед за рукой.

В тот момент мне показалось, что я понял на физическом уровне, что такое смерть. Понял конкретные признаки мертвого человека – его взгляд, отличавшийся от того, что я наблюдал в зеркале.

Эти мысли отравили мой мозг, и я просто не знал, как выжить их из головы. Пришло сообщение от мамы: «Ты позвонил ей?»

Примерно с минуту я смотрел на текст и половину этого времени пытался понять, о чем вообще речь, а потом ответил первое, что пришло в голову: «Забыл».

Я не хотел, да и сил не было что-то объяснять. В целом мне было плевать на очевидное недовольство мамы. Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое.

Упав на кровать, я смотрел на стену и вдруг понял, что за этой стеной, вполне вероятно, сидел или сидели люди, сотворившие кошмар, который то и дело мелькал у меня перед глазами. В голове мгновенно понеслись мысли: «Если это действительно сделал Али, то каким надо быть профессионалом, актером, хладнокровным мерзавцем, чтобы так умело это скрывать? Я даже допустить не могу, чтобы такой человек, как Али, мог совершить это зверство. Ну ладно, в порыве гнева убить собутыльника, ладно, на бытовой почве застрелить соседа, все что угодно, но не десяток ударов ножом в тело девушки. Никто из этих