– Очень прошу, если Яна объявится, дайтеей эту визитную карточку.

Я протянула Рае кусочек картона, на которомнаписала: «Макс в большой беде, срочно позвоните».

– Ладно, – согласиласьслужительница.

Следующий час прошел абсолютно впустую. Нинищий, сидевший на площади, ни продавец мороженого, ни лотошники не видели, какиз окна туалета вылезала девушка.

– Тут прямо кино бесплатное, –радостно сообщил газетчик, – народ ненормальный пошел, двух рублей натуалет жалко, вот и сигают через окно. Они туда, а Райка орет, тряпкой машет,те и назад. За день двое, трое точно пробуют. Я-то не против, веселей стоять,все время в ту сторону поглядываю, спектакль поджидаю, а девчонку не видел.Окно в мужской туалет, бабы в другое лезут, отсюда не углядеть.

Поболтала я и с билетными кассирами, и стаксистами – никто не встречал худенькую девушку с экзотическим для Фоминскарыжим «ежиком» на голове. Яна просто-напросто исчезла, бросив вещи.

Домой добралась к шести часам. У большогозеркала в холле вертелась Римма Борисовна. Располневшее тело немолодой женщинытуго обтягивало зеленое бархатное платье, на шее сверкало «бриллиантовое»ожерелье. Такая же блестящая заколка украшала высоко начесанные волосы. Рядоммаялся потный Гера, впихнутый в добротный, слегка старомодный костюм с широкимилацканами.

– Ну Даша, – укоризненно проговориластаруха, – разве можно так опаздывать! Боялись, без тебя ехать придется.

– Куда? – изумилась я.

– В театр, конечно, ты что, забыла?

Как не забыть, более того, считала, что высейчас куда-нибудь уйдете, а я преспокойненько помоюсь в ванной, попью кофе,покурю сигаретку… Но наивные мечты оказались задушены суровойдействительностью.

– Давай скорей, – торопила РиммаБорисовна, – переодевайся, только очень прошу, сегодня без ваших любимыхджинсов. Идем всей семьей в Большой театр, торжественно, красиво, как у людей…

Не слушая дурацких наставлений, я взлетела полестнице. Платье! Перерыв гардероб, вытащила на свет белый полотняный костюм исветлые лодочки, кое-как пригладила волосы и спустилась вниз.

В холле с несчастными лицами стояли домашние.Мы очень любим друг друга, но семейные выходы раздражают всех, в особенноституда, куда не хочется, да еще если заставляют надевать то, что никогда неносишь. Больше всех не повезло Марусе. Аркадий просто проигнорировал бабкиныпожелания и остался в простых светлых брюках и в рубашке с короткими рукавами,Зайка надела легкое, почти невесомое платьице с огромным вырезом, а несчастнуюМаню старухи приукрасили по своему вкусу. На девочку натянули идиотское платьес атласной юбкой, украшенное лентами и кружевами. Где только взяли эдакуюкрасоту! Волосы опять стянули в две косы, но на этот раз бантов завязали недва, а четыре. Больше всего Манюня напоминала бисквитный торт «Праздничный» –варварское великолепие из кремовых роз и цукатов. На ногах у дочки красовалисьбелые ажурные гольфы и черные лаковые туфельки с пуговицами.

– Не ребенок, а красавица, –умилялась Нина Андреевна, – это Гера сегодня специально в «Детский мир»ездил. А то мы с Риммочкой стали думать, как девочку приукрасить, и ничего вшкафу не нашли. Юбочки-обдергайки, кофточки коротенькие да джинсы дурацкие,ничего приличного. Да и ты, Дашенька, могла бы что-нибудь понаряднее надеть,что это за мятая тряпка на тебе?

Мятая тряпка! Эксклюзивный костюм от«Лагерфельда», вещь почти уникальная, да и стоит соответственно. Но выглядит ивпрямь просто.

Маня ободряюще сжала мою руку:

– Не переживай, мамуля. Пойдем в антрактев буфет и оттянемся по полной программе.

В ложе бельэтажа я усаживалась с самым дурнымнастроением. Во-первых, мне на ухо наступил не просто медведь, а особо тучный икрупный экземпляр этого животного. Во-вторых, не люблю оперу, а «Аиду» вособенности. Слишком уж мрачно там все заканчивается. В-третьих, в театре жаркои душно. Закрыв глаза, я откинулась на спинку кресла и попыталась изобразить,что наслаждаюсь увертюрой. Поднялся занавес, и действие понеслось. Но на этотраз оно пошло не по правилам.

Не успела весьма полная певица начать своюпартию, как раздался жуткий кошачий визг. Оторопевшая дива захлопнула рот,оркестр растерялся. Но уже через секунду, сделав вид, что так и задумывалось,оркестранты еще раз проиграли такты, женщина стала выводить рулады, ейнезамедлительно принялась «подпевать» кошка. Звучало это восхитительно. Кискапопадала изумительно в такт и даже пыталась изобразить всевозможные чувства:боль, страх, любовь. Во время мужских арий она молчала. Животные тоже обладаютчестолюбием, и кошке захотелось петь дуэтом с самой Аидой. Зал откровеннохихикал. Из нашей ложи, нависающей почти над самой сценой, хорошо было видно,как налилась свекольной краской лысина дирижера. Маруся засунула в рот кулак,чтобы не заржать во всю глотку, Зайка закусила нижнюю губу, Аркадий закрыл лицорукой, старухи пришли в полное негодование. Еле-еле спели первый акт.

Желая подсластить бабкам пилюлю, Кеша повелвсех в буфет. Я же осталась в ложе и разговорилась со служительницей.Оказалось, что и артисты, и служащие театра любят животных, подкармливают их.Под сценой живут кошки – ни больше ни меньше, двенадцать штук. И все былохорошо, пока одна из кисок не обзавелась потомством.

Подрастающий котенок обнаружил в себе тягу кискусству и начал петь. Причем волнует юное дарование только опера, на балетеон сидит тихо, как мышка. А из опер «Аида» – самая любимая. Если на «Пиковойдаме» или «Хованщине» киска вступает всего пару раз, да и то ненадолго, то«Аиду» честно отпевает «от» и «до». Поймать доморощенную «оперную диву» пока неудается, и «Аиду» поет не то пятый, не то шестой состав. Все примы отказалисьсоперничать с Муркой.

На обратной дороге старухи кипели отблагородного возмущения. Чтобы утешить их, Кешка пообещал взять билеты насреду.

Утром я позвонила Оксане на работу.

– Извини, что так рано…

– Да ты чего, – удивиласьподруга, – я уже одного прооперировала, сейчас со вторым расправлюсь.

Оксана – хирург и характер имеетсоответственный. Детей моих лечила только она. Причем методами, которые нашамедицина в те годы не поддерживала. Подруга сдергивала с детей теплые одеяла,открывала форточки и велела поменьше ныть.

– Ты чего, – втолковывала онасемилетнему Аркадию, – улегся в кровать, стонешь! Подумаешь, ветрянка. Ану иди сюда.