– Ронин сказал, вы согласились помочь мне пробудить мою магию.

– Согласился. Но ты вообще знаешь, что это значит?

Я нехотя качаю головой.

– Ты не знаешь ничего о магии, не так ли? Типичное эвейвианское невежество. Однако полагаю, тебя нельзя винить за то, как воспитали.

Я щурюсь, глядя на него, не понимая, пытается ли он оскорбить меня или остальных жителей Эвейвина. Вероятно, всех сразу.

– А я полагаю, вы знаете все о магических ремеслах.

– Разумеется. Я готов поспорить, ты даже не догадывалась о том, что являешься шаманкой, пока не… что ж, пока все остальные не узнали об этом.

– У меня не было причин думать об этом.

– Не было? – спрашивает он насмешливо. – А что же насчет твоих ушей? Кончики твоих ушей имеют странную форму и оканчиваются бледными шрамами, как будто их обрезали, когда ты была еще младенцем.

Я хмурюсь, потянувшись пальцами к своему правому уху, к изгибу, которым заканчивается на верхнем кончике ушная раковина, нащупывая едва уловимую полоску шрама.

– Как…

– У меня отличное зрение.

Никто прежде не замечал этот шрам. На самом деле я никому никогда о нем не рассказывала, даже Саенго. История о том, что кто-то изуродовал мои уши, когда я была еще младенцем, не была из числа тех, которой хочется поделиться во время светской беседы. Его зрение должно быть и вправду неимоверно острым, раз уж он разглядел такую непримечательную деталь в тусклом свете библиотеки.

– Я не могла знать, что у меня уши шаманки, – говорю я. Все рожденные шаманами были заключены в тюрьму как раз перед тем, как я покинула сиротский дом при монастыре. Лишь изредка мне позволяли сопровождать монахов до ближайшего городка, но меня куда больше поражали глаза шаманов, на их уши я и не глядела. – На самом деле у меня даже не было возможности поговорить хоть с одним шаманом до того, как их всех заковали в цепи.

Однако мне всегда была интересна история моих шрамов: была ли моя мать причиной того, что мне их оставили, и почему кто-то мог захотеть сделать подобное с маленьким ребенком?

Гордо держа подбородок, он смотрит на меня сверху вниз.

– Как я и сказал. Типичное эвейвианское невежество. Обе расы, наделенные магическими талантами, обладают слегка заостренными ушами. Это и правда не очень заметно. Лишь шаманы, наделенные величайшими талантами, и тенеблагословленные отличаются достаточно сильно, чтобы было видно невооруженным глазом. Как у Ронина, – он откидывает назад свои белоснежные волосы, убирая локон за свое заостренное ухо, – как у меня.

Получается, кто бы ни оставил меня у приюта, он обрезал мне уши, чтобы скрыть признаки моего наследия, когда я была еще маленькой. Кто бы это ни был, он не хотел, чтобы все узнали, что я шаманка. Не хотел, чтобы я сама знала.

Пугающая мысль приходит мне на ум – а что, если мои родители теперь в тюрьме, в долине Крайнес? Эта мысль меня беспокоит. Если и так, то я не хочу об этом знать. Они бросили меня, когда я была еще ребенком, и я сделала то же самое еще давным-давно.

– И твои глаза, – продолжает Тейерн.

– Ну теперь это очевидно.

– Какого цвета они были до того, как изменились?

– Серые.

Его улыбка выглядит как бессовестная насмешка.

– Все шаманы рождаются с серыми глазами.

Я знала, что шаманы не рождаются с глазами цвета драгоценных камней, но понятия не имела, что они всегда серые до того, как изменят цвет. Я потираю пальцами выступающие буквы заглавия на обложке книги, которую держу в руках. Знаки были повсюду. Я просто не знала, что это знаки, поэтому не обращала на них внимания. Я и вовсе не знала, что нужно искать знаки.

– Это достаточно распространенный цвет в Эвейвине, – говорит он, перелистывая страницы. – Однако все, кто рожден с шаманской кровью, обладают серыми глазами лишь до того, как получают своего первого фамильяра. Когда формируется эта связь, она пробуждает магию, и шаман узнает, каким призванием он наделен.

Согласно которому и меняется цвет глаз. Ньювалинским традициям и обрядам не обучают в Гильдии, как и в остальных эвейвианских школах, подозреваю. А после того как все рожденные шаманами были заключены под стражу в долине Крайнес, никто даже не осмеливается упоминать о них, разве что во время сплетен о бесконечной ненависти королевы к ним. Угрозы о расправе заставляют молчать всех тех, кто помнит своих друзей и родственников из числа шаманов, однако что же насчет остальных? Невежество порождает страх.

Ученые всегда указывают на Ньювалинскую империю как на доказательство насильственной природы шаманских характеров. История империи полна кровавых войн и убийств в попытках завоевать весь континент. Однако сколько из того, чему нас учили, действительно основывается на достоверных фактах, а сколько является выдумками тех, кто ненавидит шаманов из-за своих страхов?

Он тянется к книге в моих руках.

– Эта слишком сложна для уровня твоего развития.

Я отдергиваю от него книгу. Заголовок написан на казаинском, буквы украшены золотом. Красивые металлические узоры венчают уголки тома. Подняв подбородок, я подношу книгу к свече, чтобы в ее свете рассмотреть обложку получше. Я читаю, что там написано на казаинском:

– «Твари земли и крыла: двенадцатое издание».

Тейерн вскидывает брови. Он проводит своими бледными, как пепел, пальцами по белоснежным волосам и говорит:

– Ты разговариваешь почти так же хорошо, как житель Казаина.

– У меня талант к языкам, – я кладу книгу обратно в стопку.

Он издает задумчивый звук, а затем поднимает свою собственную книгу, показывая мне обложку, где изображен мужчина в короне, которая настолько тяжела, что он сутулится.

– «Мифы и легенды Тия», – читаю я. – История или фантастика?

– Всего понемногу. Только что дочитал «Сказку о лесорубе». Она о бедном земельнике, который, заметив королевскую процессию, направляющуюся через лес, пожелал стать королем. А боги, услышав его желание, одарили его короной и всем, что идет с ней в комплекте. Однако он хотел лишь богатства и всеобщую любовь, а не работу по управлению целым королевством. Он не удосуживался заботами о своем народе, и люди начать голодать, а королевство чахнуть.

– Как мило, – говорю я, однако Тейерн еще не закончил свой рассказ.

– Он молит богов забрать его желание обратно и вернуть его к прежней тихой жизни лесоруба. Однако боги ему отказывают, говоря, что он должен жить с последствиями своей жадности. Разозлившись на них, он приказывает сжечь все божественные храмы в королевстве. Когда боги по-прежнему ему не отвечают, он приказывает убить сотню новорожденных детей. Когда же даже такой гнусный поступок не убеждает богов отменить его желание, он приказывает сотне шаманов поглотить магические силы своих семей, чтобы те получили власть, сравнимую с богами. Однако такое чудовищное деяние лишает шаманов рассудка, они нападают на замок, убивают короля и всех, кто находится там.