Получается, Ронин ей не сказал. У меня все замирает внутри.

– Насчет этого… я должна сказать тебе… Когда я воскресила тебя, я…

Слова застревают у меня в горле, становясь настолько вязкими там, что кажется, я могу от них задохнуться. Пальцы Саенго по-прежнему на стекле.

Она смотрит на меня, ее темные глаза напряжены.

– Я твой фамильяр?

Мое сердце несется галопом. Мне хочется упасть на колени и умолять ее меня простить. Но вместо этого я заставляю себя не отводить взгляд от ее глаз и произнести:

– Да.

Она делает медленный глубокий вдох. Я сжимаю ее ладонь, понимая, что она удерживается от того, чтобы не затрястись всем телом. У нее сводит скулы, как будто правда является ядом, сдерживаемым в клетке из ее зубов, и, как только он достигнет ее языка, во рту у нее навсегда останется горький вкус.

– Прости меня, – шепчу я, слыша биение собственного сердца в ушах. – Я не знала.

Она пытается улыбнуться, но улыбка не держится на ее губах.

– Разве ты могла знать?

Молчание повисает между нами. Оно кажется таким хрупким, будто держится лишь на нитях нерассеявшихся снов.

Когда она снова начинает говорить, ее голос не громче шепота:

– Ронин сказал, что фамильяры не могут находиться вдали от своих шаманов дольше нескольких недель. Если они будут порознь дольше, то фамильяр начнет растворяться. Не полностью, если связь с шаманом остается, но он… Мне придется находиться рядом с тобой, чтобы оставаться настоящей.

– Ты настоящая, – говорю я уверенно. – Ты Саенго Панг, наследница Соколиного хребта. И моя лучшая подруга.

– А еще он сказал, что фамильяры не стареют. Как я могу быть по-прежнему собой, если ты будешь и дальше взрослеть и меняться, а я…

– Саенго, – мой голос дрожит, но я не могу ничего сказать или сделать, чтобы изменить это. Поэтому я молчу. Лишь обхватывают ее руку своими двумя ладонями, мысленно наполняя ее своей силой.

– Могло бы быть и хуже, – говорит она, хотя по голосу не похоже, будто она в это верит. – Ты мне как сестра, Сирша. И теперь мы связаны. – Она протягивает руку и стирает слезу с моей щеки, которую я даже не заметила. – Расскажи, что Ронин тебе сказал? Он намекнул на какую-то сделку.

Последнее, что я сейчас хочу, это обсуждать сделку с Ронином, однако Саенго явно не собирается больше говорить о своем нынешнем странном положении – теперь, когда она уже получила свой ответ. Так что я не хочу на нее давить и рассказываю о договоренности с Ронином.

– Все эти рассказы про целителей душ, скорее всего, просто старые сказки. Я даже не уверена, насколько во все это верю. Однако что важно, так это то, что я и правда могу помочь укротить Мертвый Лес. Возможно, этого будет достаточно, чтобы доказать королеве, что я ей не враг, тогда мы сможем вернуться домой.

Саенго опускает глаза.

– Как я могу вернуться домой?

– Мы что-нибудь придумаем. – Я не могу обещать ей, что все сложится хорошо, учитывая, что сама чувствую себя безнадежно. Однако ради нее я готова хотя бы притвориться оптимистичной. Киваю на книги на столе. – Я взяла их с надеждой, что там будет какое-нибудь упоминание о том, как был создан Мертвый Лес, или хотя бы что-нибудь о первом целителе душ. Уничтожение деревьев поможет, только если я пойму, как правильно их уничтожить.

Саенго отходит от балкона, чтобы получше рассмотреть книги. Она отпускает мою руку.

– «Хроника Ялаенгского завоевания», – бормочет она, читая заголовок.

Ялаенгским завоеванием магистры называют период в истории Тия, когда Ньювалинская империя нацелилась расширить свои границы путем завоевания мелких соседних государств. Все увенчалось восстанием Бездушного, что и положило конец завоеванием.

До того как я узнала, какую роль в истории Тия сыграл Бездушный, я лишь знала его как персонажа страшных рассказов. В приюте монахи всегда предостерегали нас, говоря, что бесформенная тень спускается с ночного неба и пожирает непослушных детей, как Мертвый Лес пожирает своих жертв. В моей голове Бездушный стал источником зла в эвейвианском фольклоре. Он был одноглазым змеем, который шипел из темных углов, или крылатой старухой с одеревенелыми руками, которая жаждала выдернуть детей из их кроватей, если те не спали, когда она заглядывает в окно.

Только когда поступила в Гильдию принца и получила возможность ходить на уроки углубленной истории, я узнала истинное прошлое Бездушного. В каком-то смысле его истинная история – или по крайней мере то, что знают о его прошлом магистры, – даже более устрашающая, чем фольклорные сказки.

– Думаешь, Кендара примет тебя обратно, если королева это позволит? – спрашивает она.

– Она должна, – говорю я, потому что понятия не имею, что буду делать, если Кендара меня прогонит. Я потратила четыре последних года своей жизни на эту единственную цель и отлично справлялась с этой работой.

Но с чем я справляюсь даже лучше, так это с выживанием. Я не знаю, как стать целителем душ, которого хочет увидеть во мне Ронин, но если этот путь приведет меня обратно к Кендаре, а Саенго обратно домой, то могу приспособиться к нему. Как говорила всегда Кендара, я должна играть свою роль.

Мы по очереди принимаем ванну в умывальне, наслаждаясь новой непривычной возможностью лежать в горячей воде, которой достаточно для нас обеих. Наша помощница приносит нам поздний ужин – рисовую кашу и рыбу, – а затем предлагает помочь подготовиться ко сну. Я отказываюсь, но Саенго не возражает или же по крайней мере ничего не говорит, когда женщина помогает ей сменить одежду. Мне интересно, напоминает ли ей наличие помощницы о ее доме на Соколином хребте.

В Гильдии мы умывались, строго имея не больше двух ведер воды и куска мыла. И никто не хотел оказаться последним в очереди. Последний раз мне посчастливилось принимать ванну год назад – десять минут в горячем источнике, который успокаивал мои свежие синяки. Ранее тем же днем я поймала здоровенного зайского змея, который жил у южных границ Эвейвина, где Черная река превращается в озеро. Кендара хотела, чтобы я раздобыла ей несколько переливающихся змеиных чешуек.

Зайские змеи в природе обитают в Казаине, но из-за разрастающегося Мертвого Леса одна их колония оказалась отрезанной в Эвейвине около десяти лет назад. Теперь я с недовольством вспоминаю, как Кендара хотела эти чешуйки просто для того, чтобы украсить новые ножны для своих хвалебных мечей, Суриаль и Нийи. Завязывая шнурок своей новой ночной сорочки, я думаю, рассказал ли принц Мейлек Кендаре о том, что нападение в чайном доме планировалось на нее, и нашла ли она тех, кто за это ответит.

А рассказал ли он ей обо мне?

Я присаживаюсь на краешке своей кровати и мысленно примеряю слова в голове: «Я шаманка». Морщусь. Они не подходят. Слишком тесные, давят на меня настолько, что у меня спирает легкие и не хватает воздуха в груди. Это не я.