— Что здесь происходит? — спросил он.

Доброхот попытался вырваться, явно не желая отвечать за всю толпу, которая, к слову, немного поредела, но не исчезла — видимо, всем хотелось узнать, чем закончится история.

— Высокий лорд, — пробормотал доброхот, — колдуна мы нашли. Сегодня день Очищения — вот и надо очиститься от скверны и пакости.

Дойл кивнул стражнику, и доброхот мигом скрылся в толпе. Старик же просто стоял, переминаясь с ноги на ногу. Дойл подъехал к нему ближе, наклонился, рассматривая книги. «Анатомикон», «Растения, от мук излечивающие», «Повязи целебные».

— Что у него в свитках?

Один из теней, спрыгнув на землю, поднял первый попавшийся свиток и подал Дойлу. Тот захотел снова выругаться — бесцельно потраченное время. Тень скользнул в дом, осмотреться на предмет тайников, но Дойл уже знал, что он найдет — пучки трав, толченые камни, на крайний случай — язычки клекотунов.

— Старик, — позвал он. Не-колдун поднял голову, хлопнул глазами. — Старик, ты колдун?

— Лекарь я, милорд, — отозвался он. — Травки, мази-повязи. Сколько лет живу — все время людей лечу. Вон, этому срамную болезнь вылечил, — он ткнул шишковатым тощим пальцем в какого-то мужичка из толпы. — А ей вон понос что ни неделя лечу, — палец указал на дородную тетку. — Как обожрется, так ее и несет. А она — несется ко мне.

Возможно, он бы и еще кому-нибудь вспомнил что-нибудь, но Дойл совершенно не желал знать подробности и прервал ее.

— Вот что, лекарь. Поедешь со мной в замок.

По толпе пронесся выдох ликования. Дойл дождался, пока тень не вернется и не подтвердит, что все чисто, и первым направился обратно. Лекаря посадил к себе стражник.

Это было глупо, напрасно, бесцельно потраченное утро. В старике колдовства ни капли. Обычный безумный лекарь, может, даже и неплохой — во всяком случае, библиотека у него была хорошая, хоть и скудная. Дойл передал его на попечение отца Рикона и выбросил из головы — тем более, что писарь принес ему подробную запись вчерашнего допроса.

Ойстер и Трэнт поносили друг друга, как умели. Вспомнили даже дело двухсотлетней давности, когда чей-то пращур украл чьи-то доспехи. Но за этой бранью и грязью стояли очень простые смыслы. Ойстер почти молил: «Вы меня втянули в это, вы не можете меня бросить!». А Трэнт отвечал: «Ну, уж нет. Ты попался — ты и подыхай». Потратив на чтение записи больше часа и пометив на полях, что Трэнта пора подвергнуть «особым методам поиска истины», Дойл собрался было снова спуститься в камеры — у него еще одиннадцать милордов ждали допроса, — но не успел.

В комнату вбежал Джил, взволнованный и как будто напуганный.

— Милорд, у вас просят ау… мне не выговорить, но вас хотят видеть.

— Судя по твоей напуганной роже, мальчишка, это никто иной, как Всевышний. Или же Враг его, — ровно ответил Дойл, но тоже ощутил волнение — у него редко испрашивали аудиенцию, скорее уж он их назначал — правда, встречи чаще всего проходили в Красной камере.

— И кто это?

Джил хлопнул глазами, сглотнул и с торжественностью произнес:

— Леди Харроу.

Если бы ему удалось не задержать дыхание, он гордился собой. Но ему это не удалось. Мысли заметались. Что ей нужно? Она ясно дала понять, что не желает иметь с ним дела, а ее служанка неплохо объяснила причину. И вот, она здесь — зачем? Сообщить что-то важное для короля? Или — конечно, Дойл в это не верил, но мысль промелькнула — сказать, что ей не хватает его общества?

Резко оборвав себя, он велел:

— Проводи ее… — он замер, пытаясь придумать, где ее принять, — в мою столовую.

Это была совершенно бесполезная и почти не использующаяся комната — личная столовая младшего принца. Возможно, принцу Тордену, которому надлежало окружать себя собственной свитой, она бы и пригодилась. Но у милорда Дойла свиты не было, а ел он либо за столом короля, либо в спальне. Чтобы не вызывать его раздражения, управляющий старательно топил камин и в столовой, поэтому Дойл мог не опасаться, что его неожиданная гостья замерзнет.

Отложив бумаги, он отправился к ней, подавив малодушное желание сменить пыльный колет на более нарядный камзол.

Она стояла возле узкого окна, в темном платье, закутанная в широкий плащ из недорогого, но теплого меха. Свет так падал на нее, что ее волосы, выбивающиеся из-под вдовьего убора, сияли, а глаза казались темнее и влажнее обычного.

— Леди Харроу, — сказал он, заставляя себя говорить ровно, — я удивлен вашим… приходом.

Он до последнего надеялся, что она все-таки улыбнется и скажет что-нибудь доброе. Или смешное. Проклятье, он бы и на глупость согласился.

Но ее глаза сверкнули все тем же гневом, губы побелели. Она сделала два стремительных шага вперед и замерла, стиснула в кулаки маленькие руки. Что бы ни привело ее, она пришла, кипя гневом.

— Милорд Дойл, — произнесла она с явным трудом, — простите, что тревожу вас в часы вашего неустанного труда, — это было произнесено с такой злобой, что не услышал бы ее только глухой, — но я пришла свидетельствовать в пользу невиновного.

Дойл невольно приподнял бровь, от всего сердца надеясь, что не услышит сейчас ни слова в защиту милордов. И его надежды оправдались.

— Я не сомневаюсь, что вы готовы схватить всякого, кто хоть немного похож на ведьму или колдуна, но даже вы не станете противиться правде, — она набрала воздуха в грудь и продолжила: человек, которого вы схватили, не виновен. Я лично прибегала к его услугам и могу вас заверить, что в его действиях нет ничего от ведовства.

— Леди Харроу, — он ее прервал, хотя и наслаждался звуком ее голоса, — прежде чем вы продолжите — объясните мне, кого именно вы так страстно защищаете?

Она выглядела пораженной и тихо, с болью спросила:

— Неужели сегодня у вас есть еще жертвы, нуждающиеся в защите? Я говорю о Хэе, лекаре с Рыбного рынка.

Если бы не суровое выражение ее лица, Дойл бы рассмеялся. Но она едва ли поняла бы этот смех, поэтому он спокойно и серьезно ответил:

— Леди, вам нет нужды его защищать. Лекарь, как бы его там ни звали, просто лекарь. У меня и в мыслях не было его арестовывать.

Он покривил душой — еще утром он ехал с этим намерением.

Леди Харроу вздохнула.

— Милорд, я была там сегодня и все видела. Видела, как вы осмотрели его книги, как ваши люди обыскали его дом. А потом вы увезли его в замок.

Дойл приблизился к ней так, как никогда раньше — не считая тех почти невозможных мгновений, пока он нес ее на руках — не осмаливался приблизиться, поднял голову так высоко, как позволял проклятый горб. Она хотела отойти — он видел. Но не отошла.

— Вы вызывали у меня подозрение в колдовстве с той минуты, когда я вас увидел, леди Харроу, — она вздрогнула, — в вашем доме я нашел весьма странную для женщины библиотеку, множество занятных предметов, — она побледнела, — но разве вы были арестованы? Несмотря на все свои подозрения я и пальцем вас не тронул, — чувствуя ее растерянность и страх, Дойл начинал закипать. Та ярость, которая чаще охватывала Эйриха, железными пальцами сдавливала его сердце. — Как вы думаете, леди, почему?