Уже сидя в машине, полковник задумчиво сказал:

— Знаешь, я не верю в бога. Нас ведь атеистами воспитывали.Но иногда я думаю, а что, если он все видит? Видит и молчит. Может, он хочет,чтобы мы, люди, сами решали свои проблемы? Поэтому ты сделал правильно, Виктор.Я бы до этого не додумался. Детей ты, конечно, родителям не вернул, но затотакую занозу вытащил из их сердец, что за одно это когда-нибудь попадешь в рай.Если он, конечно, существует.

Виктор засмеялся и больше ничего не сказал. В Лефортово ихуже ждал майор Уханов.

— Мы посадили к нему в камеру нашего сотрудника,[1] —сообщил он. — Но их там восемь человек. Вообще-то в камере должны сидеть толькодвое, но вы ведь знаете, какая в Лефортово скученность. Здесь в некоторыхкамерах нормы превышены в пять-десять раз.

— Ваш человек вошел в контакт с Казаком?

— Да, тот ему, кажется, доверяет. Они сидят вместе ужевторые сутки. В камере люди сходятся быстрее.

— Как с Маратом? — спросил Юдин.

— Мы уже передали сообщение в прокуратуру, — доложил Уханов,— по нашей картотеке он не проходит. Судимостей не было. Но по агентурнымсведениям удалось установить, что это Равиль Карамов, довольно известный вМоскве еще несколько лет назад фарцовщик. Потом его подозревали в организацииразного рода притонов. Но ничего конкретного доказать не смогли. Фотографии егоу нас нет, но вся агентура задействована. Вошел дежурный, доложил, чтодоставили заключенного. Уханов разрешил era привести. Конвоир ввел опухшегобандита с заросшей физиономией. Его длинные усы висели над будто срезанным подбородком.Острый нос и маленькие глазки дополняли неприятное впечатление. Арестант гляделна сидевших в кабинете молча, настороженно. Он сразу узнал и Самойлова, иЮдина, принимавших участие в его задержании.

— Здравствуй, Проколов, — поздоровался Уханов, — садись,поговорим.

Казак еще раз посмотрел на сидевших в комнате и сел напривинченный к полу табурет.

— Мы специально приехали, чтобы с вами поговорить, — началЮдин. — Ваш сообщник Крутиков дал некоторые показания, и мы хотим их проверить.

— Какие показания? — Проколов не смотрел никому в глаза,словно боялся себя выдать. — Я ничего не знаю.

— Несколько дней назад, — не обращая внимания на его слова,начал говорить Юдин, — вы вместе с Крутиковым совершили нападение наавтомобиль, в котором ехали сотрудники ФСБ. Вы подтверждаете эти показания?

— Какие сотрудники? — спросил Проколов. — Я не знаю, кто тамбыл.

— Мы провели опознание, — сдерживаясь, напомнил Уханов, — исотрудник ФСБ опознал в тебе того самого стервеца, который убил двух еготоварищей. Не темни, Проколов. Ты ведь говорил мне, что был там, но не знал, вкого стреляешь.

— Да, — кивнул Казак, — и сейчас не знаю.

— Кто был еще в машине? — спросил Юдин. — Сколько человеквас было?

— Сами ведь все знаете, — осторожно ответил Проколов, — троенас было.

— Кто третий? — не отставал Виктор.

— Мужик какой-то, он за рулем сидел, — выдавил Проколов.

— Вы раньше его знали?

— Кого?

— Этого мужика.

— Может, и виделись. Я не помню.

— А как его звали?

— Не знаю, — осторожный взгляд в сторону все времямолчавшего Самойлова и наконец еще одно добавление:

— кажется, Марат.

— Кажется или точно?

— Может, точно.

— Где вы с ним встречались?

— Не помню. Меня туда Крутиков отвозил.

— А вот он утверждает, что его вы отвозили.

— Врет, — подпрыгнул Проколов, — точно, врет. Я вообщеничего не знал. Мне Крутиков сказал: «Поедем, выгодное дело есть». А когдаприехали, меня в автомобиль посадили и автомат дали. А отказываться в такихслучаях нельзя. Вы ведь видели, какой он бандит. Товарища убил и меня хотелзамочить.

Самойлов по-прежнему молчал, и это все больше нервировалобандита, который не понимал, отчего молчит этот пожилой начальник. В егомолчании было нечто зловещее, отчего Проколов нервничал все сильнее.

— Как зовут Марата? — спросил Виктор.

— Не знаю. Мы его называли Марат.

— А где его можно найти?

— Никак не знаю. Я у него только один раз был.

Самойлов вдруг поднялся со своего места и подошел к бандиту.

— Хватит, — сказал он, с презрением глядя на попытавшегосявстать Проколова, — ты не в цирке. Там будешь слоном стоять. А нам врать ненужно. Ты все знаешь. Напрасно дурачка из себя строишь.

— Не знаю я ничего, — испуганно прижал руки к груди Казак.

— Какой ты Казак? — с презрением сказал Самойлов. — Я самнастоящий казак и скажу тебе, что такую гниду, как ты, ни в один дом настоящийказак не пустит.

Тебя за твои вислые усы Казаком назвали, а на самом деле тыдерьмо.

Проколов снова попытался вскочить, но под взглядомполковника остался на месте.

Тот, высказав все, что хотел, повернулся и вышел. Наступиломолчание.

— По-моему, будет лучше, если ты начнешь говорить правду, —невозмутимо заметил Уханов.

Через десять минут Проколов вернулся в камеру. Он молчапрошел к своему месту, где уже сидел один из его сокамерников. Это былединственный человек в их камере, которому Проколов доверял. Он слышал о нем,сидя в лагере под Семипалатинском, когда Казахстан еще входил в единоегосударство. Уже тогда все говорили о мастерстве Барона. И теперь, узнав, чтоего сосед — Барон, он проникся особым доверием к этому малоразговорчивомусоседу, не пытавшемуся влезть к нему в душу. Скорее, наоборот, сам Проколовпытался навязать свое соседство Барону.

Барон ничего не спрашивал. Проколов сел рядом и вздохнул.

— Опять мучили, — сказал он. — Гнида Крутиков, все имвыложил.

— А где он сам? — лениво Спросил Барон.

— В больнице, гнида. Я бы его удавил.

— Он раскололся?