– Что вы ищете? – спросила я, глядя, какхозяйка судорожно расшвыривает в разные стороны всякую мелочь.

– Тетрадку, – чуть не со слезами ответилаКсюша, – я в нее стихи записываю. Привычка у меня такая, всегда с собойручку носить и блокнотик, вдруг в голову рифма интересная придет? Потом впапочку складываю, но иногда теряю листочки. Может, здесь?

Она открыла допотопный буфет, порылась наполках и огорченно воскликнула:

– Нету!

– Посмотрите в шкафу, – посоветовала я.

– Туда я никогда не залезаю, – пояснилаКсюша, – там вещи Павлика.

– Все же поглядите в ящике, вон в том,верхнем.

– Да нет! Это исключено! Павел очень сердится,когда я в его комод залезаю. Потеряла!

Ее широко распахнутые глаза начали наполнятьсяслезами. Не считайте меня хамкой, но я решительно встала и подошла к гибридугардероба с комодом, невесть зачем стоящему на кухне. По своему опыту я хорошознаю, нужные вещи, исчезнувшие с глаз, как правило, находятся в тех местах, гдеих просто не может быть. Руки резко дернули ящик, он оказался неожиданнотяжелым, очевидно, комодошкаф делался в добрые старые времена, когда мебельсколачивали не из прессованных опилок и пластмассовых пластин, а вырубали изцельного массива. Естественно, я не удержала каменно тяжелый ящик, в секунду оншлепнулся на пол и раскололся на части. Мне стало неудобно.

– Ой, извините! Какая неприятность! Ну надоже! Сейчас съезжу в хозяйственный магазин, куплю суперклей…

– Тетрадка! – закричала Ксюша, бросаясь кобломкам. – Ну как она только здесь оказалась!

Я присела около кучки вещей, вывалившихся напол, и стала осторожно собирать всякую ерунду. Однако этот Павлик, похоже, былребячлив. Он хранил перочинный ножик, какие-то непонятные, но явно нужныемужчине железки, стеклянный шарик, разломанную коллекционную машинку. Ксюшасамозабвенно перелистывала вновь обретенный блокнот.

– Вот это очень хорошо получилось! Слушайте:«Черной луны серая тень, улетая, уводит в забвение день…»

Я, не слушая монотонные завывания,разглядывала руины ящика. Похоже, все не столь плохо, как мне показалосьвначале. Он не раскололся на мелкие кусочки, а просто развалился на составныечасти, и починить инвалида плевое дело. Сейчас всуну дно вот в эти желобочки,прорезанные в боковушках, потом прилажу «фасадную» часть… ага… не получается!

– Птицей по небу несчастье летело, – какни в чем не бывало талдычила Ксюша.

Похоже, ее просто переклинило на всем, чтолетает. Хотя, понятно, поэты люди странные, о земном не думают, основную частьвремени проводят в небесах. Как же сложить ящичек? Похоже, нужно вот тутподнажать…

Ксюша, закатив глаза и раскачиваясь, бубниласвое:

Пар валит из-под желтых конюшен,

Опускается Мойка во тьму…

Я на секунду оторвалась от «конструктора».Минуточку, это же Анна Ахматова! Я очень хорошо знаю это стихотворение. Ксюшазанимается плагиатом. Впрочем, иногда с поэтами происходит такой казус. Вголове, словно ниоткуда, возникают строчки, и рифмоплету кажется, что он ихтолько-только придумал. Но мне следует сложить ящичек, так, вот сюда, раз…

Дно разломилось, на пол посыпались зеленыекупюры. Я от неожиданности вскрикнула:

– Ой!

Ксюша открыла затуманенные глаза, медленновернулась из заоблачной дали и с удивлением воскликнула:

– Это что?

Несколько секунд мы рассматривали ассигнации,потом я пробормотала:

– Деньги, доллары!

– Откуда?

– Похоже, у ящика имелось второе дно, –предположила я, – оно, конечно, каким-то хитрым образом открывалось…Только я случайно сломала его, слишком резко нажала, иначе, думаю…

– Ну надо же! – неожиданно воскликнулаКсюша и быстро подхватила купюры. – Я совсем забыла про тайник!

Но тут, поняв, что говорит лишнее, онаосеклась и попыталась увести разговор в другую сторону:

– Сколько же здесь?

Я окинула взглядом веер купюр в ее руке.

– Похоже, девятьсот… Впрочем, может, внутриеще сто долларов остались? Неровная какая-то сумма!

Прежде чем Ксюша возразила, я схватила дноящика, потрясла… На пол плавно спланировал еще один «портрет» выдающегосяамериканца и… фотография.

Я машинально схватила снимок и испытала ещеодно потрясение. Передо мной была та самая карточка, запечатлевшая на порогересторана веселую компанию, отмечающую день рождения Леньки Сорокина. Вот Тинав обтягивающем розовом платье, сидящем на ней, словно перчатка, рядом Женька,который всегда и везде появляется в грязных джинсах, около него с застывшейулыбкой маячу я, терпеть не могу сниматься, потому что выхожу на редкостьуродливой. Возле меня Галка, вернее, изображение ее тела, рук, шеи… а вотголовы нет! Кто-то очень аккуратно вырезал на том месте, где она должна быть,дырку.

– Вот дрянь, – опять вырвалось у Ксюши.

– Кто? – быстро спросила я.

– Да… одна из женщин, подруга моя, –зачастила Ксения, – муж у нее тоже пьет, прямо не просыхает, а она наквартиру собирает, боится, что муж найдет и на бутылку сменяет, вот и попросилаприпрятать. Я, правда, не соглашалась, страшно дома чужие деньги держать, авдруг пожар или вор залезет, потом всю жизнь не расплатиться. Только онаПавлику деньги всунула, а тот, дурачок, согласился. Шкафчик-то раньше моейбабушке принадлежал, тайничок она оборудовала, да Павлик про него знал.

Я спокойно слушала ее быструю, слегказадыхающуюся речь. Что-то во всей этой истории не так. Только что Ксюша мнежаловалась на тотальное отсутствие подруг, а теперь вдруг выясняется: близкийчеловек все же у нее имеется. Другая странность: неужели таинственная знакомаяне в курсе привычки Павлика напиваться до полного окостенения? Уж, наверное, нераз видели его под кайфом! Так почему она отдала деньги Павлу? Отчего непобоялась, что он пропьет чужую заначку? Откуда взялась фотография?

– Смотрите, – прикинулась ядурочкой, – снимок-то испорчен! Во, головы нет! Интересно, как эту женщинузовут?

– И почему это вас взволновало? –совершенно немотивированно разозлилась Ксюша, – Мне так совершенно всеравно!