И Скотт, образ которого жил в её голове (по крайней мере онадумала, что это Скотт, но кто мог знать наверняка), спросил: Куда ты идёшь,Лизи? Куда теперь, любимая?

Она подумала: Назад в настоящее.

И Скотт сказал: Тот фильм назывался «Назад в будущее». Мысмотрели его вместе.

Она подумала: Это был не фильм, это — наша жизнь.

И Скотт спросил: Крошка, чем ты занята?

Она подумала: Ну почему я влюблена в такого…

Он — такой дурак, думает она. Он — дурак, а я — дура, потомучто связалась с ним.

Она всё ещё стоит, глядя на лужайку за домом, не хочет зватьего, но начинает нервничать, потому что он вышел из кухни на траву в ночныетени (уже одиннадцать часов) десять минут назад, и что он может там делать? Тамже нет ничего, кроме зелёной изгороди и…

Откуда-то, но не издалека, доносятся визг шин по асфальту,звон разбивающегося стекла, лай собаки, пьяный вопль. Другими словами, обычныезвуки пятничного вечера в небольшом городке, основной достопримечательностьюкоторого является колледж. Ей хочется позвать его, но, если она это сделает,даже если выкрикнет только его имя, он узнает, что она больше на него незлится. Во всяком случае, не так уж и злится.

Собственно, совсем не злится. Но дело в том, что он выбралвечер действительно плохой пятницы, чтобы появиться в шестой или седьмой раз, ивпервые опоздал. Они собирались посмотреть фильм модного шведского режиссёра, иона надеялась, что фильм будет дублирован, а не пойдёт с субтитрами. Придя сработы, она быстренько съела салат, надеясь, что после кино Скотт поведёт её в«Медвежью берлогу» и угостит гамбургером (если бы не повёл, она сама привела быего туда). Потом зазвонил телефон, и она решила, что это он, в надежде, что онпередумал и поведёт её на фильм Редфорда, который показывали в одном изкинозалов торгового комплекса в Бангоре (пожалуйста, только не на танцы в«Анко-ридж», только не после восьмичасовой смены на ногах). Но в трубкераздался голос Дарлы, которая вроде бы позвонила, «чтобы поболтать», но тут жеперешла к делу, обвинив сестру в том (вновь), что она убежала в Облачную страну(термин Дарлы), оставив её, Аманду и Кантату разгребать все проблемы (под этимподразумевалась добрый мамик, которая к 1979 году стала толстым мамиком, слепыммамиком и, что хуже всего, свихнувшимся мамиком), тогда как она, Лизи,«развлекалась с мальчиками из колледжа». Как будто она отдыхала, восемь часов вдень разнося пиццу. Для Лизи Облачная страна представляла собой маленькуюпиццерию в трёх милях от кампуса университета Мэна да парней-неудачников,обычно из студенческого общества «Дельта-Тау»[38], которые только и норовили,что залезть к ней под юбку. Не слишком определённые мечты (ходить на лекции понескольким дисциплинам, может, по вечерам) очень быстро испарились как дым. Идело тут было в отсутствии времени и сил, а не ума. Она слушала жалобы Дарлы,пытаясь не заводиться, но в конце концов сорвалась, и всё закончилось тем, чтоони принялись кричать друг на друга через сто сорок миль телефонных проводов,изливая наболевшее. Это был, как сказал бы её бойф-ренд, полный долбец, ипоследнюю точку поставила Дарла, сказав своё коронное: «Делай что хочешь… тывсегда будешь делать, всегда делаешь».

После этого ей расхотелось есть на десерт кусок творожногопудинга, который она принесла из ресторана, и она совершенно точно не хотелаидти на любой фильм Ингмара Бергмана… но хотела Скотта. Да. Потому что запоследние два месяца, особенно за последние четыре или пять недель, у неёразвилась такая забавная зависимость от Скотта. Может, это покажется странным(скорее всего), но она чувствует себя в полной безопасности, когда он обнимаетеё, чего не было ни с кем из других её парней. С остальными она испытывалараздражение или усталость (иногда и мимолётную похоть). Но в Скотте естьдоброта, и с первого момента она ощутила в нём интерес (интерес к ней), во чтоникак не могла поверить, потому что он был настолько умнее и такой талантливый.(Для Лизи доброта значила гораздо 6ольше, чем ум и талант.) Но теперь она в этоверит. И он говорит на языке, за который она с жадностью ухватилась с самогоначала. Это не язык Дебушеров, но язык, который она тем не менее знает оченьхорошо: словно всегда говорила на нём в своих грёзах.

Но что хорошего в разговоре и в особом языке, если говоритьне с кем? Даже некому поплакаться. Вот что ей необходимо этим вечером. Онаничего не рассказывала ему о своей безумной грёбаной семейке (ой, простите, освоей безумной долбаной семейке), но собиралась рассказать этим вечером.Понимала, что должна рассказать, а не то взорвётся от жалости к себе. Вот,разумеется, он и выбрал этот вечер для того, чтобы не появиться. И, дожидаясь,она пыталась убедить себя, что Скотт, конечно же, не мог знать о её яростнойссоре со старшей сестрой, но по мере того как шесть часов сменились семью, асемь — восемью, я слышу девять, приходи, девять, дайте мне девять, она взяласьза кусок творожного пудинга, а потом выбросила его, потому что в ней накопилосьслишком много долбаной… слишком много грёбаной злости, чтобы есть пудинг, а унас уже есть девять, кто-нибудь даст мне десять, да, уже десять часов, но«форд» выпуска 1973 года с одной мигающей фарой все не подъезжает к дому наНорт-Мэн-стрит, в котором находилась её квартира, вот она и стала ещё злее,если не сказать разъярилась.

Она сидела перед телевизором, рядом стоял едва пригубленныйстакан с вином, по телевизору показывали какую-то программу о природе, которуюеё глаза просто не видели, а её злость полностью и окончательно переросла вярость. Но именно тогда она пришла к выводу, что Скотт не порвал с нейокончательно. Обустроил бы сцену, как говорила народная мудрость. В надеждесмочить свой конец. Ещё одна, добыча Скотта из пруда слов, куда мы все забрасываемсвои сети, и какая она очаровательная! Какими очаровательными были они все!

Потому что из того же пруда он добыл «тряхнуть своимпеплом», «зажечь свой фитиль», «создать зверя о двух спинах», «перепихнуться» иочень элегантное «урвать кус». Как здорово соотносились они с Облачной страной,и сейчас, сидя перед телевизором и прислушиваясь, в надежде уловить характерныйшум приближающегося «форда ферлейна» выпуска 1973 года (спутать с другимавтомобилем невозможно из-за дыры в глушителе), Лизи думала о словах Дарлы:«Делай что хочешь, ты всегда так делаешь». Да, и вот она, маленькая Лизи,королева мира, делает то, что она хочет, — сидит в жалкой маленькой квартирке,ждёт, когда появится её бойфренд, мало того что припозднившийся, так ещё ипьяный… но она всё равно хотела кусок, потому что всё этого хотели, была дажешутка: «Эй, официантка, принесите мне «Пастушечью особую», ромашковый чай икусок счастья». И вот она сидела на стуле с бугристым сиденьем, с одного конца— гудящие после восьмичасовой смены ноги, с другого — раскалывающаяся голова, исмотрела, как в телевизоре (на изображение накладываются помехи, потому чтокомнатная антенна, купленная в «Кей-Марте», обеспечивает долбаный приём) гиенапожирает дохлого суслика, а может, и крысу. Лизи Дебушер, королева мира,ведущая роскошную жизнь.