– Вообще впервые об этом слышу. Это или ложь Лигула,или страшная тайна всех валькирий. Но кто бы ни была эта несчастная – уверен,она сотни раз потом пожалела, – серьезно ответил Эссиорх.

Меф посмотрел на телефонную трубку.

– Странно, что Боватингмо кинулся жаловаться не Лигулу,а Прасковье! – сказал он.

– Прасковья слишком молода, чтобы понимать подковернуювозню мрака, – загадочно улыбнувшись, сказал Эссиорх. – Боватингмо –приближенный Кводнона, а не Лигула. При Лигуле Боватингмо возвыситься неудалось, а стражи мрака тщеславны. Ты понимаешь, что это означает?

– Не особо.

– Как минимум то, что Боватингмо не союзник Лигула.Зато вполне может оказаться тайным союзником Спуриуса. Или, во всяком случае,одним из тех, кто делает на него ставку. Улавливаешь?

– Начинаю улавливать. Боватингмо нес этот пергаментСпуриусу, а мы его перехватили. Но зачем Боватингмо побежал к Прасковье?

– Видно, просчитал, что надо выслужиться перед Лигулом,чтобы тот не взъелся на него за измену. А к Прасковье помчался, чтобы Лигулпронюхал как можно позднее. Прасковья-то самонадеянна. Двойная игра.

– Вспомнил! – воскликнул Меф. – На запястье упарня, что набросил на меня удавку, я видел клеймо Spurius!

– В том-то и дело! Так что пергамент я у вас заберу иотнесу его Троилу. Мало ли, как что сложится, – сказал Эссиорх.

Надо целенаправленно и ежедневно делать то, чего боишься.Тогда дело, которого ты боишься, само себя испугается.

Книга Света

Выскочив от Эссиорха, Улита, наполненная гневом и тоской,неслась, не разбирая дороги. Пешеходы разлетались от нее как кегли, машинывизжали тормозами и истерично гудели, когда она сквозь поток перебегалапроспект. Улита ничего этого не видела. Лишь дарх жег ее, и нон-стопом звучалив ушах слова Эссиорха:

«Личная жизнь – это жизнь личности. А разве ты личность? Тымарионетка мрака!»

Внутри у ведьмы что-то лопалось, взрывалось,перекручивалось, разлеталось осколками. Улите чудилось, что в груди у неебушует пожар, и она нетерпеливо ждала, пока пожар прогорит и оставит однопепелище. В этом огне, она надеялась, сгинет и Эссиорх, и память о нем, и онасама, и весь мир, и ее ненависть, и… и… и… Тут все путалось, мешалось, и,проваливаясь в слепой гнев, ведьма теряла контроль над собой. Вокругсталкивались машины, разлетались стекла, выли собаки, однако Улита этого дажене замечала.

Улита была девушкой сильных страстей. Когда страсти кипели,она переставала понимать что-либо. Нет, ведьма не таила обид месяцами, сверляпустоту немигающими гадючьими глазами. Не высиживала месть как яйцо василиска.Она бушевала сразу и вдруг, выплескивая наружу все, что накапливалось внутри.

Только через час Улита начала остывать. Теперь, когда пожаротбушевал, ей хотелось плакать. Вот только, чтобы плакать, рядом нужен кто-то,о кого можно вытереть нос. Кто-нибудь в меру сочувствующий и даже слегкавампирящий чужие беды.

Упомянутые сострадательные вампирчики собственной жизньюобычно не живут, однако охотно становятся зеркалами чужого существования. Такиеподруги и приятели есть у многих. У многих, но не у Улиты, слишком стремительноперемещающейся в водах жизни для того, чтобы на ней могли удержатьсярыбы-прилипалы.

«И почему у меня все не как у людей? Некому даже в жилеткупорыдать!» – подумала ведьма с досадой.

Поймав на себе несколько скользяще-любопытствующих женскихвзглядов, Улита догадалась, что ей нужно привести себя в порядок. Для этого же,как минимум, ей необходимо зеркало и более-менее спокойное место.

Оглядевшись, Улита осознала, что она уже в центре и даже неособенно далеко от Дмитровки. Видно, даже в неосознанном состоянии ноги неслиее в привычном направлении. В нескольких метрах Улита обнаружила витринубутика, в котором, помнится, даже как-то что-то покупала.

У входа в бутик сидели два манекена, одетые как секьюрити.Одному манекену скучающие продавщицы всунули в губы сигарету, другомуподкрасили глаза. Хмыкнув, Улита прошла между манекенами и оказалась внутри.Зеркал ей не встретилось, и Улита решительно направилась к примерочной кабинке.

Кабинка была только одна, причем уже занятая. Возлезанавески вертелся неизвестно откуда выскочивший мужчина и, потрясая платьем сблестками, скулил, чтобы ему уступили примерочную.

– На свадьбу опаздываю! У нас с невестой одна фигура! Инога тоже одна! Она мне даже туфли покупать доверяет! – заявлял он.

Из раздевалки на заботливого жениха ругались и даже пыталисьлягнуть через шторку.

Улита взбесилась.

– Эй вы, заботливый женишок! Идите погуляйте! Этоженский магазин! – крикнула она, хватая его за плечо и резко разворачиваяк себе.

Мужчина послушно позволил себя повернуть. Безо всякого гневаон смотрел на Улиту и нюхал большую садовую ромашку.

– Попрошу меня ни с кем не путать, пуся моя кареглазая!Я мужчина только в половом смысле и то вследствие глубочайшего природногонедоразумения! – кокетливо поведал он.

– Привет, Хнык! Что ты здесь делаешь? – хмуроспросила Улита.

Она слишком хорошо знала слуг мрака, чтобы допустить, чтосуккуб притащился сюда просто так.

– Проверяю семнадцатый закон бытового вампиризма иубеждаюсь в его мудрости, – заявил Хнык.

– Какой еще семнадцатый закон?

– «Мужчина, который имел глупость потащиться в магазинвместе с женщиной, теряет столько же часов жизни, сколько женщина ихприобретает». Вопрос: куда они подевались и кто их украл! – охотнооттарабанил суккуб.

Улита даже не попыталась улыбнуться.

– А теперь серьезно: что ты здесь забыл? –спросила она, взглядом отгоняя продавщицу.

Продавщица была молодая, в бежевой порхающей накидке,делавшей ее похожей на вежливую моль. Присутствие в бутике странной парочки уженачинало ее беспокоить.

– Исключительно из сочувствия! Разве ты меня незвала? – удивился Хнык, нежно дотрагиваясь до плеча Улиты нежной женскойрукой. Мужскую, мафиозной волосатости руку он предусмотрительно прятал заспиной, чтобы не смущать клиентку.

– Я ТЕБЯ ЗВАЛА? – удивилась Улита.

– Ну да! Ты же хотела кому-то пожаловаться?..Поплакаться в жилетку? Вот я жилетку и надел! – с гордостью сообщил Хнык.