– «Чем важнее человек для Него, тем больше его крутит.Тем больше темных духов вьется вокруг него, мелких, противных, гаденьких. Но нестрашись: каково бы ни было направление жизни в прошедшем, дела в настоящеммогут изменить ее!»

Ближе к концу последней фразы голос суккуба стал совсемглумливым.

Улита вздрогнула.

– Откуда это?

– «Книга Света», родная моя. Знать надо аргументыврага! Я вот читало! Умное стало, жуть! Ну до встречи, нюнечка! Япобежало! – пояснил суккуб, брезгливо сплевывая.

Суккуб вильнул увесистым тазом, хихикнул и исчез. Улитазадумчиво смотрела ему вслед.

– Выходит, шанс у меня все же был, иначе бы он так несуетился! – задумчиво сказала Улита.

Обычно самую сильную боль доставляет ничтожное. В этомвеличайшая ирония мрака, особое молодечество. Получить все, не заплатив ничего.Испугать не ударом даже, а замахом. Мучительным ожиданием. Страхи – это все,что есть у мрака, потому что глобально он бессилен.

* * *

Выплакавшись в жилетку корыстному жалельщику Хныку, Улитаиспытала лишь кратковременное облечение. Душевные раны, которые Улитарастравила по собственной глупости, заныли еще сильнее. Чтобы замазать их,теперь требовались мировые запасы зеленки.

Улита никак не могла выбросить из головы Эссиорха.

– А как он на меня смотрел! Будто я в мусоре валяюсь ииз мусора к нему ручки тяну! Чем так смотреть – лучше б сразу убил! –кипела она, широко шагая против людского потока.

«Я б ему такого не спустило!» – внезапно вспомнила Улитаслова Хныка.

– Жалкий суккуб, и тот бы не спустил, а я что? Вот таквот возьму и прощу? – спросила она у себя и тотчас ответила: – Нет, ни зачто!

Маленькая и пока совсем не победоносная внутренняя войнабыла объявлена. Решив, что Эссиорху она не простит и все у нее с ним кончено,Улита сразу успокоилась и, ощутив голод, свернула в первый же подвальчик.

Спустившись по длинной лестнице, ведьма села за столик истала искать глазами официанта. Не найдя, решительно постучала по столуцилиндриком с зубочистками. Через некоторое время откуда-то вынырнул молодоймужчина «в самом расцвете сил».

– А где меню? – строго спросила у него Улита.

– В меню можно не смотреть, – было сообщено ей.

– Почему?

– Вам правду или как?

– Начните с правды. Если будет «или как», я сразупочувствую! – заверила его ведьма.

– От повара ушла девушка и увела с собой его собаку.Повар страдает без собаки и пришел на работу пьяный. Так что, будете искатьдругое заведение или предпочитаете и дальше ломать зубочистки? – Официантс неподдельным интересом наблюдал за руками Улиты.

Улита хотела возмутиться и покачать моральным насосом правапотребителя, но обнаружила, что действительно разломала с десяток зубочисток исложила их горкой.

– Тьфу! Я и не знала! – сказала она.

– Бывает. Лучше зубочистки, чем мебель… –великодушно сказал официант, пристальнейшим образом разглядывая Улиту.

– Чего вы на меня уставились, как профессиональныйныряльщик на детскую ванночку? – буркнула ведьма.

На круглой как блин физиономии официанта прорезалась улыбка.

– Вы меня не помните? Мы же встречались! –воскликнул он.

– Я многих не помню. По статистике, москвич, проехав вметро на работу и обратно, видит где-то сорок тысяч человек. Неудивительно, чток концу дня они малость путаются в памяти, – отбрила его Улита.

Она почему-то решила, что официант к ней клеится, и решилапоставить его на место.

– Я Эдя Хаврон, дядя Мефодия, – немного обиженносказал мужчина.

Улита присмотрелась и, узнав, обрадовалась. Сам собойподскочивший стул толкнул Эдю сзади под колени.

– О, привет! Посиди со мной! А как Зозо? –спросила Улита, прежде часто слышавшая от Мефа о его матери.

Эдя на миг задумался. Сообщать чужому человеку о бесконечныхпроблемах сестры не хотелось. Посторонним людям нужны не столько события,сколько краткий и емкий ответ.

– Нормально. Зоя уникальная женщина! Умеет создаватьпраздник из ничего. Ботинки себе какие-нибудь купит или закат красивый увидит –и уже праздник, даже если остальное все погано. С ней рядом радостно. Она некакая-нибудь хмыриха, которой весь мир обязан, потому что у нее сумочку втрамвае порезали, – сказал Хаврон.

Проболтав с Улитой минут десять, Эдя проникся к нейвнеслужебной симпатией. Вспомнив, что ее до сих пор не накормили, он резвовспорхнул и умчался. Слышно было, как он на кого-то орет в кухне, а кто-то оретна него. Орали, впрочем, на показуху, явно получая от этого обоюдноеудовольствие. Улита сама была специалистка по крику и умела улавливать нюансы.

Вскоре, когда стараниями Эди Улита уже пила горячий шоколад,в бывшее бомбоубежище просунулась голова очередного посетителя. На минутуновоприбывший сусликом замер у порога, кого-то высматривая, а затем решительнонаправился к Эде и Улите. Он еще только начинал петлять между кучнорасставленными столиками, а Улита уже опытным глазом просекла все егодостоинства и недостатки.

– Кто этот античный бог с головой пастушка, которогопнула лошадь? – спросила она. Кажется, он тебя знает!

Эдя поднял голову.

– О! Это Грошиков! Бывший мойщик посуды, дамскийугодник, гений впаривания отверток с фонариками, а теперь и скромный рокфеллертуманных занятий. Ну и отчасти мой хороший приятель.

– Почему отчасти? – быстро уточнила Улита.

– Потому что в последний раз он меня сильногрузанул, – сказал Хаврон, вспоминая о трех каплях крови и загадочномгуру.

Больше он ничего добавить не успел. Подбежавший Грошиков спреувеличенным радушием принялся мять ему ладонь. Проделывалось это темчрезмерно бравурным движением, которым женатый мужчина, впервые в жизнипоехавший в командировку, полощет в раковине гостиницы свои носки.

– Вот ты, оказывается, где! И девушки какие красивыетут работают! – вскрикнул Грошиков, косясь на Улиту с лихостью разбитогорадикулитом гусара.

Ведьма с интересом подняла брови. Она любила, когда еезамечают.

– Они здесь пока не работают, – поправил Хаврон.

– Да? А как их хотя бы зовут? – спросил Грошиков,продолжая придерживаться множественного числа.