— Не стоит, Бронечка. Я не дам вас в Обиду.

До «Шератона» от нас было рукой подать, но Оскар усадил меняв свою машину.

— Оскар, скажите…

— Ой, Бронечка, он вам все сам скажет. Мое делодоставить вас к нему.

— И обратно?

— Ясное дело, и обратно! Иначе Дружинин мне ребрапереломает.

— Дружинин? — ахнула я. — При чем тутДружинин?

— Ай, Бронечка, вы думаете Оскар слепой? Тут мыприехали к «Шератону».

В шикарном холле, который не произвел на меня ни малейшеговпечатления, ибо мой шеф всегда останавливается именно в «Шератоне», Оскар взялменя за руку. И тут я увидела, что из кресла поднялся человек в белом костюме ичерно-белых лакированных ботинках. Он выглядел точь-в-точь как русский мафиозив исполнении Джигарханяна. И был со мной одного роста. Хотела бы я посмотретьна него рядом с Ларисой.

— Доброго утра, господин… — Оскар назвал какую-тоеврейскую фамилию, что-то вроде Ципельзона. — А вот и наша Полина Брон!

— Здравствуйте, Полина! — Он не стал дожидаться,когда я подам ему руку, схватил и крепко встряхнул. — Пойдемте в бар, тамлучше говорить. Или хотите позавтракать?

— Спасибо, нет. Я уже завтракала.

— Оскар, ждите тут! — распорядился он и, неотпуская мою руку, пошел к бару. Усадил меня за столик. — Кофе? Или чтопокрепче?

— Минеральной воды без газа!

— А мартини не желаете?

— Не желаю! Вы извините, но у меня мало времени.Репетиции…

— Хорошо, приступим к разговору! Шампанскогонам! — сказал он подскочившему официанту.

«Шампанское с утра пьют или аристократы, илидегенераты», — вспомнилась мне крылатая фраза из «Бриллиантовой руки».Аристократом он, совершенно очевидно, не был. Значит, дегенерат?

— Полина, я восхищен!

Он еще не успел докончить фразу, как на столике уже стоялаво льду бутылка «Дом Периньона». Видимо, он хотел пустить пыль в глаза бедноймосковской безвестной певичке. Он же не знает, что, будучи переводчицей примоем шефе, я не раз пробовала эту роскошь. Но я в принципе не люблю шампанское.

— Полина, я предлагаю выпить за ваше здоровье! И за вашталант.

— Извините, я не знаю вашего имени-отчества.

— Просто Джонни!

Мне показалось, что я слышу хрипловатый голос Джигарханяна.

— Извините, Джонни, я не пью с утра шампанское дажетакого ранга. Я выпила бы воды.

Он щелкнул пальцами.

— Даме воды, — сказал он на довольно скверноманглийском. — Но я выпью все же за ваш талант!

— Спасибо!

— Полина, я имею сделать вам предложение.

— Внимательно вас слушаю.

— Мне понравилось, как вы поете. Я предлагаю вам дляначала контракт на полгода. Будете выступать в Нью-Йорке в моем новом ресторанечерез день. Гонорар — пятьсот долларов за вечер.

Ни фига себе! — подумала я.

— Ну там всякие налоги, то се я в эти полгода возьму насебя. Вы будете оплачивать только квартиру. Семь с половиной тысяч в месяц,согласитесь, совсем неплохо для начинающей. Если в течение полугода и меня, ивас все будет устраивать, мы заключим новый контракт на большую сумму. И петьвы станете уже в другом ресторане. Ну там будет видно! Может, дело дойдет и досольных концертов. Ну диск запишем, то, се. Я вам очень советую позаниматься спедагогом по вокалу. Получая такие бабки, вы вполне можете себе это позволить.А педагога я вам найду. Вы по-английски хоть немножко говорите?

— Говорю.

— Ну так что? Вас устраивают мои условия?

— Условия? Вполне.

— Так мы можем подписать контракт прямо сейчас? —просиял он. А глаза его при этом так явно замаслились, что было понятно:«Подпишем контракт — и в койку!»

— Нет, Джонни, условия прекрасные, но я не буду петь ввашем ресторане.

— Почему? — безмерно удивился он. — Вам малоэтих денег? Но это царские условия!

— Я вполне отдаю себе в этом отчет. Но в мои планы невходит петь в ресторане. У меня другая профессия.

— Но вы же тут поете?

— Это так… Прикол…

— Что такое прикол? — нахмурился он.

— Шутка.

— Полина, но это же.., сколько вам платят на вашейработе?

— О, гораздо меньше!

— Тогда в чем дело? У вас есть более выгодноепредложение?

— Нет-нет, что вы… И вообще, я очень польщена иблагодарна вам, но.., это не для меня. К тому же у меня есть дочка, ейдвенадцать лет…

— В чем проблема? Возьмите дочку с собой! Пусть поживетв Америке, это полезно.

— Нет, Джонни, спасибо, но я… Я просто не хочустановиться певицей. Не чувствую призвания. Одно дело попеть для друзей… А тут…Поздно мне уже.

— Знаете что, вы подумайте еще. Не отказывайтесь так, скондачка. Пожалеете потом, а будет поздно. Джонни Ципельзон уже уедет.

— Да мне и думать не надо.

— Ну черт с вами, восемьсот за выход! — страстновыкрикнул он. — Хотя это ни в какие ворота не лезет, но ради вас…

— Нет, Джонни, я безмерно тронута вашей щедростью, ноэто просто.., ну не для меня, поймите!

— Я не понимаю! Отказываюсь понимать! У вас что,богатый любовник?

— У меня сейчас нет никакого любовника — ни богатого,ни бедного.

— Слушайте, вы вообще нормальная? — уже начал сердитьсяДжонни Ципельзон.

— Наверное, нет, и я это понимаю, но…

— И все же я даю вам три дня на размышления.Посоветуйтесь с кем-нибудь.

— Да что мне советоваться… К тому же я жаворонок.

— Нет, вы.., соловей! — опять страстно выкрикнулДжонни.

— Вы меня не так поняли. Я просто встаю рано и раноложусь. А в ресторане у меня это не получится. Я к вечеру потеряю форму, и все.

— Но это, извиняюсь, чушь собачья. Можно себяперестроить.

— Чего ради?

— Ради денег хотя бы.

— Знаете, мне хватает на жизнь. На мою собственнуюжизнь, которую я сама выбрала. А чужой мне не надо.

— Но закапывать в землю талант грешно!

— А расходовать его на пьяных жующих эмигрантов лучше?

— Ой, мамочки, вы же молодая женщина, откуда в вас этидурацкие совковые предрассудки?

— Оттуда, из совка. Но что поделаешь…

— Значит, решительно нет?