— О, мне такая ситуация знакома.

— И что?

Он молча пожал плечами, а я поняла так, что поскольку онимпотент, то эти предъявленные ему дети не могут быть его детьми.

— Ну что, побежишь выручать братца?

— Доем — и уж тогда… Так о чем мы говорили?

— Я не помню… Послушай, как странно, что ты…

Опять зазвонил телефон. Опять Венька. Я не стала отвечать.Пусть думает, что я не слышу.

— Кошмарная штука эти мобильные, — улыбнулсяАндрей, — даже в любви объясниться не дадут.

— Мы же решили, что отложим до Москвы, — напомнилая.

— Как ты мне нравишься.., ты какая-то совсемособенная, — произнес он так, что сердце подскочило к горлу, а потом сталомедленно сползать в пятки, а по спине побежал холодок, — вероятно, этосмешно звучит в устах сорокалетнего мужика, но с тобой я чувствую себя..,защищенным. Это глупость, конечно, но знаешь, меня столько раз предавали… Яраньше страдал, потом даже привык… А вот смотрю на тебя, и мне кажется, ты непредала бы.

Господи, зачем он это говорит? Я же гибну, тону… Мне уженаплевать, что он импотент, это же не самое главное. А глаза… Мне хочетсяобнять его, прижать к себе и утешать как маленького мальчика, только бы он былрядом.

И опять зазвонил телефон. Номер не определился.

— Алло!

— Привет, это я. Только не бросай трубку.

Женя!

— Я слушаю тебя, — очень холодно отозвалась я.

— Ты знаешь.., ты прости меня, пожалуйста, я был простоне в себе…

— Я заметила.

— Но я тут подумал… Я не имел права так поступать… Еслиможешь, забудь. И давай ничего не будем отменять. Я очень виноват перед тобой,очень. Я люблю тебя и Полину… Мне плохо без вас будет. Очень, очень тебя прошу.

Меня растрогали его слова. Его тон. Но главное — мнепоказалось, что его звонок — спасательный круг. И если я сейчас за негоухвачусь, то, может, и не погибну от любви к импотенту.

— Ну хорошо, я вернусь, мы поговорим.

— Спасибо тебе. Я вчера видел Полину. Она в порядке. Мыс ней обедали в ресторане.

О, какая там ведется работа, подумала я. Андрей смотрелочень напряженно.

— Так я встречу тебя, да? Ты позволишь?

— Ну если сможешь…

— Конечно смогу. Мы с Полиной тебя встретим.

— Хорошо. Ну пока.

— Это звонил тот хам?

— Да. Как ты догадался?

— Не знаю. И чего хотел? Просил прощения?

— Ну в общем да.

— И ты простила?

— Да нет… Просто не хотелось препираться по мобильнику— накладно и бессмысленно.

Он улыбнулся с облегчением. Вот навязался на мою голову. Яуже чувствовала какую-то ответственность за него. Мне это надо?

— Андрюша, пойдем, а? Надо же узнать, что там сВенькой.

— Ты первый раз назвала меня Андрюшей… Черт, почему мнерядом с тобой не стыдно быть слабым?

Мне показалось, что сейчас можно расставить все по своимместам:

— Потому что, вероятно, ты не рассматриваешь меня каксексуальный объект, ты видишь во мне друга…

Он вдруг громко расхохотался:

— Боже, какая ты дурища!

И опять зазвонил телефон. Вот наказание!

— Буська, ну где ты там ходишь? Ты скоро?

— Скоро. Сейчас возьму такси и приеду!

Мужчины — слабый пол, и сегодня я окончательно в этомубедилась. В течение одного часа три мужика взывали ко мне, слабой женщине,моля о помощи. Женя ведь тоже молил… По-своему.

В холле гостиницы я застала такую картину: ТатьянаИльинична, держа на коленях Венчика, совала что-то ему в рот, и без тоговымазанный шоколадом. Рядом в кресле, вытянув длинные ноги, в изнеможениивалялся Венька, а Демин показывал Венчику какие-то фокусы.

— Буська, — вскричал Венька, — наконец-то!Татьяна Ильинична, вы согласны побыть еще минут двадцать с этим чудовищем? Ядолжен поговорить с сестрой.

— Да ради бога, Венечка! Я так давно не возилась смалышами.

Венька подхватил меня под руку и вытащил на улицу:

— Пойдем пройдемся. А где, кстати, ты была?

— Это не имеет отношения к делу. Говори, что стряслось?

— Ох, Буська, это Бог меня наказал.

— За что?

— Да мало ли…

— Слушай, сетовать и стенать будешь потом, а сейчасговори, в чем дело?

— Ты понимаешь, я позвонил этой бабке, а подошлаСонька. Представь себе, она меня узнала сразу и как будто не очень удивилась.

Я сказал, что надо бы поговорить. Она сразу назначилавстречу на бульваре Ротшильда. Я приготовился к разговору. А она явилась смальчишкой и каким-то парнем, видимо ее хахалем. Она такая противная, Буська,если б ты знала! Я чуть не сблеванул… А ребенок, конечно, красавчик.., весь вменя. Но характер, видимо, в мамочку. Это хорошо, что Татьяна Ильинична такпрониклась, а то…

— Венька, к черту лирические отступления. В чемтрагедия?

— Понимаешь, эта лярва была со мной весьма холодна,только сказала, что ее бабка попала в больницу с гипертонией, а она сама должнана четыре дня уехать. И поскольку я вроде как заявил о своих отцовских правах,то для начала пусть мальчик побудет у меня. Она сунула мне в руки сумку с егобарахлишком и буквально растворилась в воздухе.

— Как?

— А вот так! Подкинула ребенка и смылась! И что мнетеперь делать?

— Она что, чокнутая?

— Откуда я знаю? Я вообще не помнил столько лет о еесуществовании. Но ты скажи, разве нормальная мать может так поступить?

— Нет! Нормальная не может!

— Ну вот видишь! А что мне-то с ним делать? Я даже незнаю, как подойти к малышу. Разве что козу показать могу. А тут четыре дня! Ипотом, мы же завтра уезжаем из Тель-Авива! Ну допустим, я возьму его с собой,но через четыре дня мы будем далеко. А вдруг она решит, что я украл ребенка?Или не решит, а просто заявит в полицию?

— Ну это ерунда, мы все подтвердим. Нас вон сколько… Ноя другого не понимаю. Ведь у этой твоей Сони…

— Возьми ее себе!

— Всю жизнь мечтала! Но у нее же есть, кажется, мама ипапа. К тому же вряд ли бабку будут с гипертонией очень долго держать вбольнице… Знаешь, надо немедленно звонить Оскару!

— Зачем это?