— Может, и пошло, но приятно.

— Слушай, ты умница! Сейчас же позвоню маме. —Алло, мама? Да ничего, все нормально, мамочка. Скажи мне пожалуйста, какой утебя размер пальца? Что значит — какого пальца? Ну я хочу купить тебе кольцо.Как это — зачем? Мне хочется. У тебя же юбилей скоро. Понял. Да. Нет, чтоты, — засмеялся он, — совсем другое. Хорошо. Целую.., — Размервосемнадцатый. И ни в коем случае не красный камень. Вот! Да, еще тебе приветот мамы.

— Не выдумывай, ты обо мне ни словом не обмолвился.

— О, ты не знаешь мою маму! Она, когда я сказал прокольцо, спросила: «Ты, часом, не влюбился? Она там с тобой? Передай ей привет».

Меня как будто ударили.

— Ты хочешь сказать, что влюбился в меня?

— А ты еще не поняла?

— Андрей!

— Что — Андрей? Ты разве можешь сказать, что вполнеравнодушна ко мне? — спросил он тихо.

— Я не знаю…

— Посмотри мне в глаза!

Я понимала, что не стоит этого делать, но помимо волиподняла на него взгляд.

Он смотрел на меня без улыбки, серьезно и грустно.

— Ну вот видишь…, — без всякого торжестваконстатировал он. — Только ничего в этом нет хорошего. Ладно, замнем пока.Знаешь, мне тут ничего не нравится. Смотри, вот там еще одна лавка.

Да, весьма своеобразное объяснение в любви. Неужели Ларисане соврала? Потому что, по моей, вероятно, очень примитивной логике, тут долженбыл воспоследовать как минимум поцелуй, хотя бы в щечку или нежное пожатиеруки… Но нет. Господи, неужели действительно? Ужас какой. Жалко его до безумия.И себя тоже…

— Вот посмотри! — воскликнула я у третьей по счетувитрины. Там лежало очень красивое и очень современное кольцо из матовогозолота с аквамарином. — По-моему, красиво. И вероятно, не слишком дорого.

— Да, красивое кольцо и необычное… Давай купим его, идело с концом.

Мы вошли и купили кольцо.

— Ну вот, дело сделано. Пойдем посидимгде-нибудь? — предложил Андрей. — Я что-то проголодался. А ты?

— И я.

— Куда ты хочешь?

— Мне все равно.

— Тогда пойдем куда глаза глядят. Увидим что-топривлекательное, там и приземлимся. Давай?

— Давай, — согласилась я.

Мы и вправду побрели по каким-то улицам, где рослиудивительные деревья, усыпанные бледно-лиловыми цветами. Старинные дома,вероятно, начала двадцатого века. Шумные, оживленные люди, и солнце, так многосолнца, что все кругом должны, наверное, чувствовать себя счастливыми… Гормонсчастья. Вовик Златопольский говорил даже, как он называется, этот гормон, но яне помнила.

— Знаешь, я сегодня отказалась от очень выгодногопредложения.

— Да? От какого?

Я рассказала ему в общих чертах о встрече с ДжонниЦипельзоном.

— Ну и почему ты отказалась?

— Потому что он хотел еще спать со мной.

Он как-то хрипло рассмеялся:

— Губа не дура!

— Но не только поэтому. Просто я не чувствую, что этомое… Знаешь, у меня есть один приятель, он был вполне успешным программистом, ав один прекрасный день бросил все и начал писать песни. Хорошие, кстати. Иоднажды он мне сказал: «Знаешь, я, когда занялся песнями, почувствовал, чтоживу наконец своей жизнью, а не чужой». Ты понимаешь, я такого не чувствую. Япросто ввязалась в эту авантюру.., вовремя ввязалась — и страшно рада, чтопоехала, и вообще… Но я не готова посвятить этому всю жизнь, тем более у меняПолина…

— И что, ты сможешь вот так вернуться к прежней жизни?

— Смогу! Мне в ней было спокойно. Я точно знаю, что явысококлассный переводчик, что я там на своем месте.

— Странно.

— А что ж тут странного?

Теперь мы шли по тенистому бульвару.

— Смотри, вон, по-моему, симпатичное заведение! —сказал вдруг он. — Заглянем?

Мы заглянули. Нам понравилось.

— Андрей, ты сказал, что это странно. Почему? —вернулась я к волновавшему меня разговору.

— А ты понравилась бы моей маме, — сказал онневпопад, словно не слышал моего вопроса. Но звучало это совершенно безнадежно.

— Ты думаешь?

— Да. Лариса ей не нравится. Совсем. Категорически.

Естественно, подумала я. Если его мама такая чуткая женщина,она наверняка догадывается, что у сына ветвистые рога.

— Какая у тебя ямочка на подбородке… Так и хочетсяпоцеловать.

— Так поцелуй, в чем проблема? — тихо сказала я.Кроме нас в ресторанчике была только одна пара, и она не обращала на нас нималейшего внимания.

Он вздрогнул. Протянул руку и погладил меня по щеке. Менябросило в дрожь. А он сказал:

— Знаешь, я не хочу пошлого адюльтера на гастролях.

Неужто Ларка сказала правду?

— Тут солнце, море, нас тянет друг к другу… Давайотложим до Москвы.

— Ну что ж… — вдруг охрипла я. — До Москвы так доМосквы.

Мне все было понятно. Она сказала правду. Его все-таки тянетко мне, и сильно, но обнаружить передо мной свою несостоятельность не хочется.А в Москве… В Москве так легко затеряться. У него своя жизнь. Напряженная,занятая, там все это забудется, как и не было. Там легко остаться друзьями иливовсе не видеться. Боже, какая злобная насмешка судьбы… И как его жалко, простодо слез. Но хорошо, что я это знаю. Я не совершу множества бестактностей иоплошек, которые могла бы совершить по неведению.

— Андрей, расскажи про своего сына, — сменила ятему. Он взглянул на меня с благодарностью. Бедолага. Но тут зазвонил моймобильник.

— Буська, где ты? Я погиб! — В голосе слышалосьподлинное отчаяние.

— Что? Что случилось?

— Мне подбросили ребенка!

— Какого ребенка? Что ты говоришь?

— Бусечка, возвращайся скорее, я пропаду! Он ходит наголове!

— Венька, прекрати истерику и объясни, в чем дело!

— Это долго! Пожалуйста, возвращайся! Сейчас он терзаетТатьяну Ильиничну, но она долго не выдержит… Только ты можешь меня спасти!

— Ты про кого говоришь, про Венчика?

— Ну да, про кого же еще!

— Откуда я знаю, может, у тебя тут целый выводок.

— О боже!

— Ладно, буду через сорок минут.

— Что там такое? — заинтересовался Андрей.

Я ввела его в курс дела.