Из предыдущего видно, что эмоции представляют напрасную трату энергии на то, что само по себе не дает полезных результатов. Однако они есть нечто большее, чем просто растрата силы, так как они ослепляют ум, который принимает их за интуицию, преждевременно истощают физическое тело и омрачают свет разума.

Эмоции связаны, с одной стороны, с инстинктом и, с другой стороны, с интуицией, и требуется значительный опыт, чтобы отличить одно от другого. Часто говорят, что женщины более интуитивны, чем мужчины. Они безусловно более эмоциональны, и поэтому-то и говорится, что они легче соприкасаются с интуицией; однако многое из того, что объявляется голосом интуиции, является лишь тонким голоском желания. Лакмусовой бумажкой для всех таких вспышек иррациональной уверенности является критерий, указанный Буддой в качестве единственного подлинного «авторитета», согласуется ли полученное таким путем знание с предыдущим знанием, которое уже найдено истинным. Если да, то можете спокойно принять его как условно истинное, если же нет, то лучше остеречься действовать на основе импульса, который идет вразрез с рассудком и прошлым опытом. В этом состоит ценность более окольного приближения к интуиции через интеллект, так как истина, установленная на основе тщательного рассуждения, должна раньше или позже подтвердиться посредством света интуиции, в то время как ощущение, не поддержанное таким рассуждением, может быть истинным, но может быть, как уже указывалось, лишь голосом желания в другом обличье.

Но даже если ощущение не возвысилось до уровня интуитивною восприятия, оно может послужить источником движущей силы или энтузиазма для прогресса по направлению к идеалу. Как говорит Эвелин Ундерхилл в книге «Жизнь Духа и жизнь сегодня», функции ощущения состоит в том, чтобы увеличить энергию идеи. «Холодный рассудочный род уверенности никогда не будет обладать могуществом изменять жизнь, как то свойственно более пылкой, хотя, по-видимому, и менее рациональной вере». Это правильно, если уделить полное внимание слову «уверенность». Только когда уверенность сливается с убежденностью, воля сопрягается с идеей, и мысль гармонично выражается в действии. В совершенно развитом уме мысль и ощущение так согласованы с действием, что ничто не остается за бортом их союза. Энтузиазм в этом смысле является качеством ума; в той же мере, в какой он проявляется как эмоция, он является пустой тратой энергии.

Однако эмоции содержат в себе более конкретные позитивные опасности, так как они сильно истощают тело и омрачают ум. Отсюда понятно недвусмысленное заявление Учителя К. Х. его ученику А. П. Синнстту, выраженное в словах, которые, казалось бы, противоречат состраданию, но фактически подкрепляют великолепную характеристику подлинного сострадания как «Закона Законов, вечной гармонии»[16]: «Тому, кто стремится ЗНАТЬ, не следует предаваться своим страстям и привязанностям, так как они «истощают» земное тело своей скрытой силой, и тот. кто желает достичь своей цели, должен быть холодным. Он не должен даже слишком горячо или страстно желать объект, которого он хочет достичь, иначе само это желание воспрепятствует возможности его исполнения, в лучшем случае затормозит его и отбросит его назад». Здесь заключается пункт, в отношении которого Буддизм часто подвергался нападкам из-за своей «холодности». Это обвинение верно в том смысле, что он знает опасность эмоции, но в какой религии или учении можно найти более благородное выражение подлинного сострадания, чем то, которое излучается из сердца Буддизма? В нем есть такая сила, как духовная любовь и сострадание, которая гораздо выше соответствующих эмоций и функционирует в основном через высшие уровни ума. Сознательное культивирование таких качеств делает их эмоциональные эквиваленты ненужными и тем самым сводят к минимуму их способность затуманивать ум. Мисс Тильярд говорит в книге «Духовные упражнения»: «Состояние ума, рекомендуемое буддисту, не есть состояние религиозного энтузиазма. Это состояние серьезного благоволения к его собратьям-людям и внутренней безмятежности и непривязанности. Стремящегося заботливо предостерегают не нарушать свое равновесие никакой эмоцией, как бы превосходна она ни была…» Эмоции уводят к личному и препятствуют хладнокровному, отрешенному исследованию законов и принципов, ведущих к просветлению. Чистая мысль всегда безлична, а эмоции связаны с желанием и поэтому неизбежно личны, они обуславливают факторы, которые затемняют объективный взгляд и сильно затрудняют хладнокровное суждение.

Однако могут возразить, искусство и мистицизм вырастают из эмоций. Верно ли это общее суждение? Искусство есть выражение безличной красоты через посредство личности; оказывается, что величайшие достижения искусства всех времен и народов наиболее безличны. Красота есть внешнее проявление космической гармонии, а искусство — это попытка человеческих существ передать красоту в другой форме, отсюда вытекает, что мерой артистического гения есть то, в какой степени вечные ценности представлены перед чувствами, причем это может осуществляться через посредство поэзии или керамики, музыки или движений человеческого тела. При таком отображении вечных качеств вторжение личного элемента допускается лишь в той мере, в какой он является наиболее безличным. Где же тогда при таком отображении место для эмоций, будь то в уме художника или зрителя? Правда, художник должен быть чрезвычайно чувствительным, но чувства должны играть роль лишь аванпостов ума; величайшее произведение искусства возбуждает в зрителе способность гораздо более высокую, чем эмоции, ту способность, посредством которой ум достигает прямого восприятия законов космической гармонии, успешно отображенных художником.

Что же касается мистика, то на утверждение, будто он ищет и находит просветление через эмоции, можно дать троякий ответ: во-первых, многие великие мистики основывали интенсивность своего благоговения на фундаменте благородного интеллекта; а в этой мере он является общим для всего человечества, во-вторых, ведущим светом для подлинного мистика является интуиция, которую чрезмерные ощущения только затемняют, а не усиливают; в-третьих, эмоция (если ее можно так назвать), которой отличались величайшие мистики, является глубокой безмятежностью ума, вызванной видением подлинных ценностей и неизмеримого единства жизни.

Эта безмятежность позволяет ученику возвыситься над борющимися силами притяжения и отталкивания и стать безразличным как к физической, так и к моральной боли. Подобно уму, эмоции следует воспитывать, чтобы они стали зеркалом Идеала, а это невозможно, если они под действием импульсов желания откликаются на любую прихоть и фантазию личности. Только когда они обучены и более не откликаются на внешние стимулы, они перестают быть источниками умственной сумятицы, поскольку, как уже указывалось. эмоции препятствуют ясности мысли.

Культура эмоций

Может показаться забавным, что мы говорим о культуре силы, которая была охарактеризована как бесполезный побочный продукт мышления. Однако не следует никогда забывать, что сила едина, хотя она проявляется во множестве форм, и поскольку все, за исключением самых умелых учеников, постоянно генерируют эмоции, то будет только справедливо, если эта сила будет использоваться на благо или сублимироваться в более высокие формы. По мере того,