– Ну что вы, у меня все хорошо, уверяю вас, – проблеяла онасамым глупеньким голоском.

– Да что ты мне говоришь? – хмыкнула цыганка, глядя на неево все глаза. – Рядом с тобой смерть ходит, я же вижу! За плечами стоит!

Анна невольно оглянулась – сначала направо, потом налево. Идаже испугалась, глупая.

– Она у тебя в доме живет, – тихо, словно бы с трудомподбирая слова, вдруг пробормотала цыганка.

Никто не знает, чего стоило Анне сдержаться, не наброситьсяс кулаками на эту тварь, которая цинично вспомнила дело своих рук. Петр и всамом деле тогда едва не умер – если б не Марина, так и умер бы, а развенынешнее его существование можно в полном смысле назвать жизнью?! «Она у тебя вдоме живет», как бы не так! «Она» не в доме живет, а рядом идет – леснойтропой, колышет своими дурацкими юбками!

– Хочешь, чтоб ты жива осталась и муж твой жил, тогдапрогони ее вон, слышишь? – сказала цыганка, и в голосе ее появилисьистерические нотки.

Кого прогони? Смерть, что ли? Что она несет, эта девка?

Анна взглянула на цыганку – и вздрогнула испуганно. Никогдаей не приходилось видеть, как человек впадает в транс, но, похоже, на ее глазахпроисходило что-то подобное.

Румяные щеки цыганки побледнели, ее трясло так, что грудипрыгали в вырезе кофточки, будто яблоки в корзинке. Она странно поводила передсобой руками, вперив взор в не зримые Анной дали, и бормотала, едва размыкаячелюсти, которые, чудилось, сводило судорогой:

– Волосы как золото, а сердце – как сталь. Не дрогнет рука,не дрогнет! Берегись, берегись ее, пока она тебя и мужа твоего со свету несжила! Ищете в доме яд, а того не знаете, что он у нее на кончиках пальцев,чего ни коснется, то и отравит! Первая очередь твоего мужа, вторая – твоя!

И цыганка, пошатываясь, словно бы ноги ее не держали,побрела вперед, не оглядываясь более на Анну, точно ей было все равно, следуетли за ней ошарашенная женщина или стоит на месте, будто бы вросшая в землю, изкоторой тут и там вздымались стрелки ландышей и клубились голубые облаканезабудок.

…Ах, сколько же в этом году наросло незабудок и ландышей!Говорят, к суровой зиме, но разве можно думать о зиме, когда лес дрожит отптичьих трелей, лиственница клонит долу нежные зеленые ветви, а на озере стонутв любовной истоме лягушки?..

Анна встряхнулась.

Ее словно бы какой-то морок накрыл, вдруг погрузил воцепенение. А впрочем, нет – это, наверное, сработал инстинкт самосохранения:слишком уж много страхов и страданий навалилось на нее, чтобы спокойноперенести еще одно, пусть даже это всего лишь пророчество, бредни какой-тонеопрятной цыганки, которым можно верить, а можно – и не верить.

Верить или не верить?

Верить? Во что верить-то?!

Волосы как золото… в твоем доме живет… это она о Марине, чтоли? Тварь, которая довела Петра почти до смерти, чернит ту, которая спасла емужизнь? Очень мило… Какие-то у нее очень целенаправленные пророчества, почему-токасаются именно той семьи, которую она своей рыбешкой чуть не искоренила.

Пророчества? Вот умора! Да если бы эта немытая пифия и всамом деле обладала вещими свойствами, она бы сразу смекнула, что Анна ееузнала и замыслила расставить ловушку.

А если и в самом деле – смекнула, если и в самом делецыганка узнала Анну? И разыграла для нее целое представление?

Но зачем? Для чего ей клеветать на Марину?

А ведь похоже, эта грудастая деваха объявилась нынче впоселке не случайно. То есть, очень может быть, возникла она здесь не сегодня,а несколько дней назад. И, бродя в поисках легкой добычи, какой-нибудьдоверчивой дачницы, которой вдруг приспичит погадать, увидела Анну. И вспомнилаее! И почувствовала себя в опасности. И решила устроить этакое шоу…

Зачем? Что ей до Марины?

Строит из себя вещую сивиллу, в транс, видите ли, впадает! Ана самом деле…

Что? Что на самом деле? Зачем ей нужны Петр и Марина? Почемуона так старается их извести – не физически, так клеветнически?

Мысли неслись в голове безумным хороводом, Анна едвауспевала разбираться в их стремительном мелькании.

Что, если эта цыганка – не настоящая цыганка? Если это –убийца по найму?

Мысль об организованном убийстве не так уж безумна.Какого-то французского журналиста, Анна читала недавно, уничтожили уколомзонтика, конец которого был смазан постепенно действующим ядом. Спустянесколько дней после укольчика журналист скончался в больнице, и только тогдаокружающие смекнули, что он был отравлен. То есть убить можно самым невероятнымобразом, и чем этот способ невероятнее, тем труднее вычислить потом киллера идогадаться, что покушение носило преднамеренный характер. Сэкономили какие-тосволочи на соли и вымочили лещей в селитре – таков был единогласный милицейскийвердикт. А Петр Манихин такого лещика случайно покушал, ну, не повезло, этобывает.

Бывает? Да? А почему больше ни с кем не было? Неужели извсей партии лещей только один был отравлен? И надо же такому сбыться, что онпопал именно Манихину?

Ладно, в такой жуткий «перст судьбы» еще можно поверить,если очень сильно поднапрячься. А вот в то, что цыганка случайно оказалась вЗеленом Городе, случайно встретила Анну и случайно оклеветала спасительницуПетра, заменившую ему и его жене дочь…

Вот это уже не случайно.

Анна пристально уставилась в удаляющуюся спину цыганки. Ееалая блузка видна издалека, отличная мишень! Эх, будь в руках хоть какое-нибудьоружие, Анна не замедлила бы выстрелить в эту тварь, ни мгновения не колебаласьбы!

Но оружия у нее нет. Она может только смотреть, смотреть вэту удаляющуюся алую спину, бессильно стискивать руки и жалеть – отчаянножалеть, что невозможно убить взглядом…