И тут все, все смешалось в голове, он словно бы сам лишилсясознания – нет, правда, руки и тело теперь действовали помимо воли и рассудка,только иногда вспыхивали острые, как ожог, мимолетные ощущения: вот ее ноготьцарапает его сосок, рубашка его уж расстегнута; ее пальцы сжимают его плечи –голые плечи, рубашки, значит, уже нет… и он сам стащил с себя джинсы, или онапомогла, а она… это он ее раздел? А было у нее все-таки хоть что-нибудь подплатьем? Но теперь-то уж точно на ней ничего не осталось. Светящаяся,раскаленная кожа, каждый миллиметр он обшарил губами. Она не открывает глаз;точно слепая, водит пальцами по его телу… водит, с ума сводит… ну невозможнобольше ждать, немыслимо! И она не томит напрасным ожиданием. Покорно развелаколени, приподняла вперед бедра, и она сама повела его по своему тайному пути,сама, первая нетерпеливо задвигалась, ну а потом они вместе вершили этотнемыслимый танец, то опережая один другого, то ожидая и замирая, то вновьисступленно, ненасытно приникая друг к другу.

– Люби меня, ну люби меня!.. – вдруг выдохнула она ему вухо, прихватывая мочку губами. И добавила еще слово – созвучное, нонепристойное, самое грубое, самое пряное, самое острое и возбуждающее.

Мир в священном ужасе отшатнулся от них двоих, не в силах смотретьна эти исступленные содрогания. Вот уж теперь это точно был обморок, а можетбыть, даже и смерть.

Человек, который убил милиционера Лукьянова и ограбилсберкассу, готовился к преступлению давно и тщательно, поэтому неудивительно,что он не оставил после себя ни следов, ни зацепок. Оперативник Бушуев рассудилправильно: преступник был умен, хладнокровен, к тому же и в самом деле многоезнал о тонкостях работы милиции.

Честно говоря, этот человек (для удобства будем называть еготак же, как назвал его следователь Антон Кашин, – фигурант) даже огорчался, чтопридется обводить вокруг пальца только деревенских ментов, у которых исообразительность-то никакая, и умишки затуманены хозяйственными заботами(отелится нынче корова Муська или нет, занимало их куда больше, чемограбление), и ручонки после вчерашнего еще трясутся… Все можно было устроитьгораздо проще, однако он вел себя так, словно ему предстоит иметь дело с самимШерлоком Холмсом или, на худой конец, с Глебом Жегловым. Когда он планировалдело, ему доставляло удовольствие предусмотреть все, даже самые невероятныеслучайности. К примеру, следы на полу.

За день в сберкассе столько народу потопчется, что вмешанине грязи-пыли сам черт ногу сломит (очень к месту сказано!), вдобавоктеперь, когда уборщица Анюта Калинина на неделю уехала, пол вообще мытьперестали. И все-таки задолго до преступления, когда его замысел ещетолько-только начинал брезжить в голове, во время одной из командировок вМоскву (выпадала изредка такая везуха!) он купил кеды на два номера большеразмера, который носил, и запрятал в укромном местечке. Ночью, перед тем какпостучать в окошко к Лукьянову, надел их. В носки кед была напихана бумага, ктому же дома он какое-то время ходил в них, привыкая, так что теперь двигалсялегко. Пальцы обеих рук у него были тщательно забинтованы: сказал Лукьянову,что обварился вчера кипятком. Уловка, может, и смешная, но Лукьянов былизвестен своей доверчивостью и простотой. Его даже малое дитя могло вокруг пальцаобвести, не говоря уже о старинном приятеле, каждому слову которого Лукьяновверил свято.

«Обварился – эх, бедолага, как же тебе так не повезло?! Ну,давай выпьем, чтобы зажило как на собаке…»

Так оно и получилось. Замотанные пальцы помогли ему не оставитьотпечатков на спинке стула, за которую, к примеру, он мог схватиться, на столе,на двери… Потом-то фигурант бинты сорвал, сунул в карман и натянул загодяприпасенные тонкие нитяные перчатки: в них открывал сейф и забирал деньги. Вних-то действовать сподручнее!

Самое трудное было – не испачкаться в крови. Этого неубережешься, факт! Как ни рассматривай потом одежду, обязательно проглядишьпятнышко, которое углядит глазастая сволочь Ванька Бушуев. Поэтому вместе скедами были куплены новая рубашка – простенькая, дешевенькая – и брюки. Одеждатоже была размерами побольше и сидела на фигуранте нарочито мешковато. Крометого, он нахлобучил кепку, хотя сроду никакого головного убора не носил.Сделано это было на тот случай, если по пути в сберкассу встретится случайныйпрохожий. Фигурант хотел остаться неузнаваемым и даже шел иначе, чем всегда, –приволакивая ногу.

Глупости, может, перестраховка, но, во-первых, береженогобог бережет, а во-вторых, ему доставляла удовольствие эта игра. Прихрамыватьудавалось с трудом, потому что на самом-то деле ноги несли его, словно некасаясь земли. Он летел убивать – и гордился собой, гордился каждым своимшагом. С довольной улыбкой вспоминал, как покупал одежду в Москве, вкомиссионке, чтобы лишних денег не тратить и чтобы потом не так жалко быловыбрасывать новое, практически неношеное.

Не то чтобы фигурант был скупым… Вовсе нет. Он пребывал втвердом убеждении, что деньги – это грязь. И при этом искренне жалел, что грязь– не деньги. Он хотел быть богатым, очень богатым – но при этом не сидеть насундуках с накопленным добром. Деньги – это были возможности. Деньги – это быласвобода. Средство к достижению цели.

Правда, той ночью его целью были именно деньги, а средствомк их достижению – убийство милиционера Лукьянова.

Фигурант постучал в окошко и показал бутылку. Лукьяновкакое-то время всматривался в темноту, потом узнал приятеля, но открыл все-такине сразу. Какое-то время колебался – то ли предчувствовал недоброе, то ливспомнилась служебная инструкция… Другому человеку он точно не открыл бы, аэтому… своему! К тому же настроение у Лукьянова нынче было такое, что ничего нехотелось – только напиться. Не в дымину, конечно: все-таки на посту, да исложно двум мужикам напиться в дымину с одной бутылки «Трех семерок», – а чтобыслегка поднять градус настроения. Сейчас этот градус был на нуле…

– Ты чего по ночам шарашишься? Что не при деле?

– Да так, выпить захотелось. Выпьем?

– Ну давай.

Фигурант отлично знал, что Лукьянов не устоит. Только глухойне слышал, как он сегодня ругался с женой. Альбина была беременна и хотеласделать аборт: дескать, хватит им и двух дочек, их еще надо вырастить, приданоедать, а третьей наверняка тоже дочка будет. Кабы сын готовился, еще можно бырискнуть, да и то… Лукьянов страшно злился и кричал, пусть-де только Альбинапопробует отправиться в районную больницу – он ее домой назад не пустит.Разведется и дочек у нее отсудит, ни за что не отдаст! Расстались оченьсердито.

Итак, дверь в сберкассу приоткрылась, фигурант вошел. Этобыло в одиннадцать вечера. В двадцать три часа.