Выпили. Закусывали копченым салом, которое Лукьянов принесиз дому. Закуски фигурант с собой не взял – Бушуев правильно определил причины.Другое дело, конечно, что изощрялся фигурант не столько от неосторожности,сколько все ради того же шику.

В половине двенадцатого он «по нечаянности» зацепил провод,ведущий к устройству сигнализации, и удовлетворенно выслушал разговор Лукьяновас дежурным на пульте Игнаточкиным. Да, Игнаточкину этот разговорчик дорогообойдется. Повезет, если после нынешней ночи его просто выгонят вон из рядовнашей славной милиции. А скорее всего – судить будут. Пришьют небось служебнуюхалатность…

Ну, теперь, когда Игнаточкин был «обезврежен», руки уфигуранта были развязаны. Пока только в переносном смысле слова, потому чтопальцы все еще скрывались под бинтами.

– Пойдем покурим, да я домой двину, – сказал он.

– Жалко, – протянул Лукьянов. – Больно выпить еще охота.

– Мне тоже. Знаешь, у меня дома еще бутылка есть. Хочешь,принесу? И пожрать чего-нибудь прихвачу.

– Здорово! – обрадовался Лукьянов. – Давай живо, одна ногаздесь, другая там.

И, не желая терять ни минуты, он направился к двери, чтобыоткрыть ее и выпустить приятеля.

Фигурант последовал за ним. Молоток, лежавший в углу, онприметил еще раньше и внутренне усмехнулся: вот и орудие убийства. Конечно, онпринес с собой свой молоток, который был удобно размещен в двух петельках,пришитых под борт его куртки, но лучше обойтись этим. Этот молоток лучшевписывается в версию, которую фигурант намерен был разработать для следствия, –убийство произошло необдуманно, сгоряча, и только потом преступник решилвскрыть сейф. Молоток он бросит рядом с трупом. А свой трогать не будет. Иначепотом, после убийства, его пришлось бы выбросить – вместе с «рабочей» одеждой иобувью. Нет уж, в хозяйстве пригодится!

Лукьянову не терпелось отправить приятеля за вином – он шелк двери слишком быстро, и фигурант испугался, что милиционер успеет выйти накрыльцо. Убивать его там казалось слишком рискованно. Оно конечно, на дворе глухаяночь, однако мало ли чей недобрый глаз выглянет не в пору? Всякое в жизнибывает!

Окликнуть? Остановить?

Он оглянется. А ударить его в лоб фигурант был не готов.Просто побоялся, что рука дрогнет. Нет, не от зрелища смертельного ужаса вглазах Лукьянова! А вдруг тот успеет увернуться? Николай Лукьянов – мужиккрепкий, если схватиться с ним врукопашную, исход может оказаться самымнеожиданным.

Он был готов убить, но не был готов погибнуть сам. Поэтомунеловко схватил с полу молоток и ударил Лукьянова по затылку.

Неудачно получилось…

Фигурант сразу понял, что это не смертельный удар. Толькослегка раскроил кожу.

Лукьянов качнулся вперед, назад, растопырил руки, словнопытаясь за что-то ухватиться…

Эти секунды дали фигуранту время собраться, поудобнееперехватить молоток и ударить уже в полную силу.

Он едва успел отпрянуть – кровь брызнула!

Колени Лукьянова подогнулись… Фигурант ударил снова, снова иснова – жертва осела еще ниже, ниже. Кровавые брызги разлетались в стороны.

Вот когда он начал хвалить себя в первый раз – за то, чтопозаботился о «рабочей одежде»! Вообще-то только эта мысль была у него в головев то время, когда руки, словно бы сами собой, словно и впрямь исполняя некуюработу, к примеру, вбивая упрямый гвоздь, вздымали и вновь опускали молоток.

Лукьянов уже упал, а молоток все бил, бил…

Наконец фигурант остановился. Рот его был полон слюны. Онхотел сплюнуть, но этого было никак нельзя делать. Анализ слюны все равно чтоанализ крови человека.

Возможно, никто из деревенских ментов до этого не додумалсябы – провести анализ слюны. Но довольно того, что додумался фигурант. Сплюнь онсейчас – и не знал бы покоя, дергался бы, как карась на сковородке. И рано илипоздно выдал бы себя. А ему надо было оставаться спокойным – любой ценой. Ещестолько предстояло выдержать…

По сравнению с этим зажмуриться и заставить себя проглотитьсобственную слюну было не столь уж сложным делом. Он проглотил. Потом подавилжелание отереть рукавом вспотевший после этой тяжелой работы лоб – нельзявытирать, мог оставить кровавый след.

«Каинова печать, – произнес кто-то ледяным голосомпрокурора. – Каинова печать…»

Да ну, что за чушь!

Он взял Лукьянова за ворот и ремень и без особой натугиперенес тело в подсобку.

Снял бинты, сунул их в полиэтиленовый мешочек и спрятал вкарман. Надел перчатки.

Расшвырял по комнате приготовленные заранее пуговицы ишпильки.

Покачал головой с неким подобием тоски. Вряд ли кто оценит,конечно… вряд ли кто заметит, что пуговки не новые! Проще простого было быкупить в магазине десяток новехоньких пуговиц. Нет, в той же московскойкомиссионке фигурант прикупил женскую кофточку и содрал с нее пуговицы,захватив их в горсть. Кое-где на них остались нитки, кое-где вообще тканьвыдралась с мясом… Полное впечатление, что пуговицы вырваны в драке. Шпилькипришлось, конечно, купить новые. Но это ничего. Все равно эти тонкости дляпрофессионалов, которых в Заманихе и даже в районе не найдется. Фигурантзанимался этим исключительно из любви к искусству. Он хотел совершить идеальноепреступление – такое, которое невозможно раскрыть.

Так… Он придирчиво огляделся вокруг. Теперь осталось самоеглавное: взять деньги. То есть сделать то, ради чего он сюда пришел.

Водитель Гоша ждал Меншикова часа полтора. Сначала онпрочитал пару глав Дика Фрэнсиса и разочарованно пожал плечами, потому чтокнижка оказалась совершенно не в его вкусе: сколько страниц перелистал, а ещеникого не убили, никому не набили морду – какой же это детектив?! Потом Гошауспел немножко вздремнуть, сбегать украдкой отлить за ближайший гаражныйкооператив, купить в «комке», дышащем на ладан от безлюдья, батончик «Пиквика»и медленно сгрызть его, восполнить недостаток жидкости в организме бутылочкой«Саровской» и поглазеть на красивую брюнетку в обтягивающих джинсиках и стольже обтягивающем легком джемпере. Фасон этого джемпера, с точки зрения Гоши, былвесьма провоцирующим: воротник под горлышко, как у свитерка, а ключицы и плечиоткрыты. И вышеназванные ключицы с плечами, и обтянутая джемпером, но явно нестесненная бюстгальтером грудь были у девушки выше всяких похвал, иссиня-черныекурчавые волосы метались по плечам, попка будила самые смелые мечты…