Позже смотрим «Нетфликс», чтобы ненароком не услышать что-нибудь про Оливию в новостях. И хотя, скорее всего, нам обоим очень хочется узнать, нет ли каких-то подвижек, ни один из нас не хочет увидеть ее лицо на экране или признать тот растущий страх, который приходит с каждым днем, когда ее не находят живой.

В одиннадцать мы падаем в постель и, с пожеланиями спокойной ночи чмокнувшись в губы, отворачиваемся друг от друга. Расстояние между нами все увеличивается, и с осознанием этого тянущая боль разливается у меня внутри. Перекатываюсь на спину и обхватываю живот руками, баюкая себя, пока горячие слезы пузырятся между моими широко распахнутыми веками. Слезы уже не удерживаются в глазах, ползут по носу и по щеке, когда я поворачиваюсь к Марку и смотрю на его затылок в темноте. Тянусь, чтобы коснуться его плеча, но в самый последний момент отдергиваю руку. Есть ли какой-нибудь выход из всего этого?

Лежу без сна, уткнувшись лицом во влажную подушку и вслушиваясь в гортанный храп Марка. Постоянно возвращаясь мыслями к видеокамере на балконе.

Глава 29

Дженни

Суббота

Прихожу в себя, лежа на кухонном полу. Второй раз за неделю, с тревогой думаю я.

Быстро поднявшись на ноги, окидываю себя беглым взглядом. Я в пижаме – обшлага обеих штанин влажные, а белая ткань теперь бурая. О господи… Я опять выходила из дома. Окинув взглядом кухню, не замечаю ничего необычного; двери в задний дворик закрыты. Не помню, чтобы открывала или закрывала их. Проверяю, заперты ли они. Нет. В таком случае, скорее всего, я вышла и вошла обратно как раз через них, поскольку мы с Марком всегда проверяем замки на каждой двери перед тем, как лечь спать.

Слышу какой-то глухой стук, и, стараясь не шуметь, поспешно бросаюсь наверх – на случай, если кто-то уже не спит: не хочу, чтобы меня застали в таком виде. Должно быть, кто-то из детей просто уронил игрушку со своей кровати, поскольку, когда я оказываюсь на лестничной площадке, все опять тихо. Испускаю судорожный вздох.

Пробравшись в нашу спальню и сменив грязную пижаму на чистую – на сей раз не засунув ее машинально в бельевую корзину, – иду через лестничную площадку к выходу на балкон. Тот тоже всегда заперт, так как не хочу рисковать тем, чтобы дети вылезли туда без присмотра. Я уже слышала кое-какие реально страшные истории о детях, свалившихся с балконов, и поэтому с самого начала, едва только приобретя этот дом, мы с Марком позаботились о том, чтобы дети были хорошо осведомлены о мерах безопасности, а ключ от балкона повесили повыше, вне их досягаемости. Тянусь, чтобы снять его с медного крючка, тихо открываю дверь и подхожу к столу.

Камера прекратила запись, но, похоже, как минимум пару часов все же проработала. Нервные окончания покалывает, посылая волны крошечных электрических импульсов по моей коже, когда я нажимаю кнопку обратной перемотки. Кассета крутится целую вечность; жужжание камеры напоминает о забытых технологиях моего детства. Боюсь смотреть, записалось ли что-нибудь. Если б не моя нервозность, можно было бы просто выглянуть за входную дверь, прежде чем подниматься наверх, – если там ничего нет, я избавила бы себя от всего этого стресса. Наконец камера щелкает. Так. Вот оно. Момент истины.

Беру камеру и пристраиваю ее у себя на коленях, усевшись на садовый стульчик на балконе. Тот хлипко трясется в такт подрагиваниям моих ног. Утренний воздух прохладен и свеж, мне зябко, но кожа у меня горячая и липкая. Мышцы едва не сводит от напряжения. Нажимаю кнопку воспроизведения и жду, пока на маленьком откидном экранчике не появится шаткое, серое, зернистое изображение. На мгновение мне кажется, что там ничего нет и я зря потратила время, но потом различаю две припаркованные машины и широкую подъездную дорожку. Есть! Получилось.

Смотрю несколько минут, поглядывая на сменяющие друг друга цифры отсчета времени в правом нижнем углу, а затем перематываю пленку вперед. Маловероятно, чтобы этот человек появился раньше полуночи. Останавливаю и вновь запускаю запись еще несколько раз, уже готовая сдаться, опасаясь, что меня застукают здесь, если я просижу еще хоть немного дольше. К тому же холод давно уже просочился сквозь тонкую ткань моей шелковой пижамы, и я вся дрожу.

И тут замечаю какую-то тень на экране. Она движется. Вглядываюсь повнимательней – и сердце у меня пропускает удар.

Фигура женская, я в этом совершенно уверена, судя по телосложению и манере двигаться, и одета она во что-то очень похожее на белую пижаму.

– Не-е-ет, – шепчу я. Просто не могу в это поверить.

Это я.

Я засняла себя в момент одной из своих отключек.

Нажимаю кнопку «стоп» и откидываюсь на спинку стула – разочарование высасывает из меня всю энергию. Я так надеялась, что вот-вот раскрою преступника! Собственное дыхание клубится передо мной белыми облачками пара, когда я учащенно дышу, глядя на маленький экранчик. И тут, вздрогнув, сознаю, что все это значит. Мои провалы в памяти и то, что я делаю во время них, всегда оставались загадкой. И хоть кое о чем я все-таки имела некоторое представление, пытаясь восстановить свои действия в этом состоянии, похожем на гипнотический транс, но никогда не видела саму себя – никогда не имела доказательств из первых рук. Теперь у меня есть возможность и в самом деле стать свидетелем одного такого эпизода. Наклоняюсь вперед и вновь нажимаю на «Пуск». Мое лицо всего в нескольких дюймах от экрана, и я пристально вглядываюсь в него, прослеживая свой путь предположительно от задней двери – поскольку я только что появилась в поле зрения с этой стороны, – до подъездной дорожки. Наблюдаю, как удивительно быстро продвигаюсь по ней, а затем исчезаю из виду.

Куда, черт возьми, я направляюсь?

Ерзаю на пластиковом садовом стульчике, чтобы расслабить едва не сведенные судорогой мышцы. И жду. Часы на экране продолжают отсчет: проходит две минуты, затем три, четыре, пять… Что я могла делать все это время? Пешком примерно столько и займет, чтобы попасть в центр деревни. Но, естественно, я ведь не брожу по улицам Колтон-Кум в этой своей чертовой пижаме! Ой как некрасиво выйдет, если меня кто-нибудь увидел и потом что-нибудь скажет! Меня заставят выложить все начистоту, признаться, что я лунатичка и хожу во сне. Вся съеживаюсь от этой мысли. Я держала подобные вещи при себе с восьмилетнего возраста – только моя мать и Марк знают, что я страдаю от провалов в памяти. О, а теперь и Бретт, конечно