— Единственное,чего я хочу, это перевезти Мистраля в Париж, — подчеркнула Шанталь, —пока эти некомпетентные итальянцы не угробили его окончательно.

Вновь обретя своеобычное самообладание, Жан-Луи слушал ее с непроницаемым видом и безкомментариев. Он дал слово Флоретте, что сделает все от него зависящее, чтобыне допустить перевода гонщика в другую больницу. Он дал ей это обещание слегким сердцем и с чистой совестью: высоко ценя знания и опыт итальянскихколлег, профессор не сомневался, что в Миланском госпитале Мистраль находится внадежных руках.

— Выпрекрасно понимаете, профессор, что по закону ближайший родственник, а в нашемслучае таковым является законная супруга, — подчеркнул адвокатЖироду, — имеет право выбрать для пострадавшего лечебное заведение,представляющееся ему наиболее подходящим.

Хирург продолжалслушать, ничем не выдавая своих мыслей и лишь предвкушая удовольствие отвстречи со старым другом и коллегой Альдо Салеми, которого не видел много лет.

— Я считаю,что главное сейчас как можно скорее осмотреть пациента, — произнес оннаконец, чтобы прервать затянувшееся молчание, и посмотрел на часы. Доназначенного времени оставалось еще полчаса.

Они прибыли вгоспиталь с небольшим опозданием, вызванным автомобильными пробками в центрегорода, где движение было особенно сильным.

Встреча с АльдоСалеми в отделении интенсивной терапии, куда Шанталь и ее адвокат допущены небыли, прошла сердечно. Жан-Луи сразу же отметил, что Мистралю обеспеченылечение и уход на уровне самых современных, первоклассно оборудованныхклинических центров. Несмотря на коматозное состояние, в его здоровьенаметились явные признаки улучшения, хотя осмотрительные врачи, наученныемноголетней практикой, проявляли пока лишь сдержанный оптимизм в своихпрогнозах.

— Десятьчасов спустя после операции мы отметили спонтанные дыхательные движения иудалили трубку из трахеи. Теперь больной дышит самостоятельно, — пояснилАльдо Салеми. — Отека мозга, к счастью, удалось избежать.

— Признакивыхода из комы? — спросил француз.

— Судисам, — ответил Салеми. — Зрачки наконец-то выровнялись, реагируют насвет. Сухожильные рефлексы пока отсутствуют. Повторную томографию собираемсясделать прямо сейчас.

— Отлично, —кивнул Кустадье.

— Можемподождать результатов у меня в кабинете, — предложил Салеми, — если невозражаешь.

Жан-Луи дружескихлопнул его по плечу и улыбнулся в ответ на улыбку итальянца:

— Лучше непридумаешь.

Через несколькоминут Салеми и Кустадье сидели, удобно устроившись в креслах, и вели дружескийразговор, какой обычно завязывается между коллегами, которые давно знакомы,уважают друг друга и годами не видятся.

— Как твояжена? — спросил Жан-Луи.

— Относительнонеплохо, если не считать проблем с климаксом. Перспектива старения приводит еев ужас, она стала очень нервной. Целыми днями пропадает в гимнастических залах,институтах красоты, у дантистов и парикмахеров, а вечера проводит передзеркалом, истязая себя каким-то средневековым пыточным приспособлением, правда,работающим от сети, которое надо прикладывать к особым стратегическим точкам налице, чтобы не было морщин. Похоже, эта дьявольская штуковина, так называемая«пассивная гимнастика», действительно помогает. Во всяком случае до сих пор ейеще не приходилось прибегать к подтяжкам. Ну а твоя жена? — спросил он всвою очередь.

— Мы редковидимся, — ответил Жан-Луи. — Я мало бываю дома, остаюсь в клиникепод любым предлогом. Всегда ведь найдется пациент, который требует особоговнимания. Мы оба притворяемся, что верим в эту отговорку, и таким образомизбегаем неприятных объяснений и ссор. Забавная все же штука — жизнь, —добавил он, покачав головой. — Я всю душу положил на то, чтобы купить себепрестижный дом в центре Парижа, обставил его дорогой мебелью, картинами,старинными коврами. Нанял отличных слуг, профессионалов высочайшего класса, итеперь все мне завидуют. Но сам я при этом сплю в комнатенке, смахивающей намонашескую келью, а по утрам мне приходится зависеть от любезности дежурноймедсестры, чтобы получить на завтрак чашку более или менее сносного кофе.

За разговоромвремя прошло незаметно. Оба они бессознательно оттягивали, насколько возможно,наступление неприятной минуты, когда предстояло перейти к главному предметувстречи: переводу Мистраля в Париж.

— Если быможно было начать сначала, что бы ты изменил в своей жизни? — спросилСалеми.

— Наверное,ничего, — задумчиво ответил Кустадье, — а может быть, все. Время учитценить многое из того, чего просто не замечаешь, пока молод. Например, воттакие короткие встречи, доверительные разговоры со старым другом.

— Вотименно, — кивнул Салеми. — Но, увы, делу время, потехе час, и этотчас истек, пора вернуться к работе. Так что ты решил? Заберешь чемпиона ксебе? — спросил он напрямик.

Жан-Луи поднялся скресла и сказал:

— У меня и вмыслях этого не было. Ему и здесь хорошо. Он в отличных руках.

Альдо Салемиулыбнулся другу:

— Это именното, чего я от тебя ждал.

— Пойдем,надо довести это решение до сведения заинтересованных лиц, — подытожилфранцуз.

— И все же,если жена потребует перевода, мы не сможем этому помешать, — вздохнулитальянец.

— Никто неотнимет у тебя твоего чемпиона, — возразил француз.

— Откуда утебя такая уверенность?

— Доверьсямне, — невозмутимо обещал Жан-Луи, не вдаваясь в подробности.

Томографияобозначила значительное улучшение состояния больного. Три дня спустя послеоперации гематома практически исчезла. Кустадье подверг Мистраля новомутщательному осмотру.

— Ты ещеболее дотошен, чем я думал, — довольно усмехнувшись, заметил Альдо Салеми.

— Надо же мнеоправдать астрономический счет за консультацию, который я представлю графинеОнфлер.

— Есть у тебяпрогнозы относительно выхода из комы?

— Мы можемполагаться только на статистические данные, но ты не хуже меня знаешь, что ихзначение весьма относительно. Они хороши для медицинских конгрессов. Ну а так,на глазок, думаю, дня через три-четыре он должен прийти в себя.

То, что произошло,когда оба специалиста покинули отделение интенсивной терапии, всех засталоврасплох, кроме Жан-Луи. У входа в отделение их поджидала Шанталь со своимадвокатом. Они уже начали проявлять признаки нетерпения.

— Итак,профессор, вы его видели? — набросилась на него Шанталь, даже не пытаясьскрыть свое возбуждение.

— Я осмотрелего со всем возможным вниманием. Я подверг его самому тщательномуобследованию, — заверил ее хирург.