– А я говорила, ведьма, домой лететь собралась. Шабаш там был у них. Истину глаголю. Так с крыши надо было, там площадка есть вертолетная. Слышишь, сатанистка? Ох беда то, глохнут они после ритуалов то. Диавол кобыл этих дюже любит, до глухоты естестветь. Ей-ей. Непотребства с ними вершит. Посвящает, значить, в адептки свои. Их тут табуны ходют, прям мрамор вон стоптали весь копытами своими. Плохой дом, плохой, – снова закрестилась Даздраперма Ивсталовна. У спасателя рука тоже дернулась, чтобы осенить крестным знамением своего хозяина, видимо. Котенок вдруг взвыл и словно маленькая пружина выстрелил вперед своим тельцем, которое умирало всего каких-то пять минут назад.

– Ааааа, – взвыла Кэт, пытаясь отодрать от своей груди одуревшего блохоносца Люцика.

– Оооооо, – застонал спасатель, когда фурия все же ухватила извивающееся тельце кошака и откинула от себя. Тряпка на ее теле с треском разорвалась. Кэт завертелась на месте, отсвечивая идеальным обнаженным телом.

– Лешка, закрой глаза, – мой вопль потонул в какофонии звуков. Точно, как в аду. Там так же наверняка завывают грешники, которых жарят на машинном масле.

– Какого черта тут происходит? – раздался трубный рев, заглушивший, казалось, все остальные звуки во вселенной. Я прикрыла глаза и начала отползать в сторону свалившегося на пол котенка, возле которого уже сидел Лешка, и уважительно гладил вздыбившуюся шерстку, готового к новой атаке Люцика. Консьержка залегла в своем «стакане» и притворилась мертвой.

– Я спрашиваю, что тут за вертеп?

Я уставилась на Боярцева, и чуть не заорала. Его лицо, залитое кровью, казалось действительно дьявольским. И еще что-то царапнуло взгляд.

– Чебурашка, – прошептал Леха. И я наконец поняла, что меня напугало в моем супруге даже больше, чем зверское выражение на перекошенном яростью лице. Спасатель все же перекрестился и боком двинул к выходу из подъезда.

– Я вас поубиваю всех к черту. Всех порешаю, твари. Сука, Кэт, где моя пицца? Подонки, твари…

– Да пошел ты, утырок, – заорала красавица, кутаясь в куртку спасателя, которую парень забыл, делая ноги из дурного дома, построенного на лобном месте. – Ну держитесь. Я вам всем устрою гвадалахару. Можете разминать булки. Тебе не жить, Боярцев, и со щенком своим можешь распрощаться.

– Пошли, пока он не очухался, – дернул меня Леха за волосы, чем немного привел в себя. А это не Леха, это котенок. – Может успеем забаррикадироваться в студии.

– Не успеем, – мне показалось, что меня парализовало от ужаса, пригвоздило взглядом налитых кровью глаз, уставившихся мне в переносицу двумя смертоносными дулами.

– Теперь ты, моя любимая жена, – растянул губы в улыбке, похожей на черный провал, сам диавол. Ему даже не нужно было нажимать на курок, я и без огнестрела вот вот готова была врезать дуба.

– Па, не ругай Даньку, это я во всем виноват. Она просто… – закрыл меня собой мой храбрый маленький рыцарь. Но благородный жест ребенка затмило выражение лица Макара, который вдруг замер на месте, словно молитва бабы Даши все же возымела свое экзорцистское действие, изгнав из него страшную сущность.

– Как ты меня назвал? – прохрипел он, словно сдувшись в один момент.

Не слышал. Я ничего не слышал. Да-да. У меня просто распухли уши. Как там эта дурная делала? Затыкала пальцами свои лопухи и пела «Ла-ла-ла»? Вот мне так же сейчас хочется. Черт. Пацан мой сын, и с этим ничего нельзя поделать. Ничего. Но я не готов вот так, сразу становиться отцом. Это же просто какой-то сюр. Папа. Да какой отец из меня? Я с собой то не знаю, как справиться. С дурой этой курчавой не знаю как себя вести. А тут «Папа». Схватился за голову, и снова бездумно уткнулся в новостной блок.

– Ну не расстраивайтесь. Это же не конец света, в конце концов, – тихий голос поганки, заставил меня оторваться от экрана плазмы. Я видел сегодня репортаж этот в программе «Дежурная часть. Светское» уже не в первый раз. Но снова сижу и пересматриваю, с упорством маньяка, свой позор. Точнее не так, я бездумно ковыряюсь в своей ране, пытаясь отвлечься от еще более страшных и хаотичных мыслей, чем то, что опозорился на всю страну.

– Интересно, какая тварь журналюг на меня натравила? Узнаю, зарою, – прорычал я, прижав к ушам пузыри со льдом, заботливо поданные мне мерзкой женушкой. – А скажи, задница у меня ничего. Я шикарен, даже в таком положении, не правда ли?

– Я не… – покраснела Даная. Черт, как мне нравится выводить ее из равновесия. Она стесняется, как институтка на первом балу. – Но виляете вы ею в такт писку, которым закрыты обороты вашей речи. Это красиво.

– Вопрос был риторический. Могла бы не утруждать себя очередным идиотским ответом. Я и так знаю, что достоин только восхищений. Чего о тебе не скажешь, дорогая. И чем у нас воняет? – втянул ноздрями восхитительный аромат печива, корицы и яблока.

– Леша был голоден. Я позволила себе порыться в холодильнике. Там еще рыба была красная и молока немного, я накормила Люцифера, – прошептало это недоразумение. Господи, как она до лет то своих дожила с таким характером?

– У меня не бывает молока. Я не переношу лактозу, – поморщился я. Кого она там кормила? Люцифера? Совсем колпак у девки рванул. Уже ангелы падшие ей мерещатся. Скоро начнет еще на людей кидаться с отверткой, с нее станется. Такие тихони всегда сходят с ума стремительно и маниакально. Нужно в законодательство внести предложение, в ЗАГС только со справкой из дурки. А то вон оно как бывает. Женишься на овце, а получаешь безумную ламу.

– Ну как же, в бутылке, на дверце, я понюхала.

– Это соевый протеин, детка. Нюхаешь ты еще хуже, чем выглядишь. Запиши себе, что эта функция тебе тоже недоступна, так же как и психическое здоровье. Ты еще и отравительница. Не завидую я несчастному владыке ада, которого ты угостила. С непривычки будет стрелять, дальше чем видит, – зря я засмеялся. Уши обожгло болью.

– Боже, он же кроха совсем, – девка быстрее белки, метнулась в недра квартиры.

– Мадам, у вас есть карманный падший ангел? Вы восхитительны, – проорал я вслед ненормальной, встал с дивана и пошлепал на кухню. Живот свело от голода, слишком уж аромат выпечки был сногсшибательным. Интересно, что еще