– Да.

– Может, ему и надо напоминать…

– Тоже верно.

– И в чем проблема?

– Еще какая проблема! Маргарет Грэвер в своей потрясающей статье про Елену замечает, что в Илиаде Елена – единственная, кто оскорбляет себя. Можешь догадаться, каким словом.

Уна засопела.

– Именно. «Собакой» и – наше любимое – «собачьей мордой». Грэвер пишет, что это слово имеет ассоциации со стыдом и голодом. Но Елену никто так ни разу не называет, практически получается, что она как бы смотрит на слушателей вне пределов текста и призывает нас так ее называть.

Елена вновь появляется в Одиссее – она снова в Спарте, она могущественная царица, приобретшая в Египте тайные знания. Менелай рядом с ней кажется каким-то неуклюжим. А Одиссея, как я и собирался рассказать, – это вторая великая поэма, по общепринятому мнению, сочиненная Гомером.

– Общепринятому?

– Ее почти наверняка сочинили после Илиады, там есть влияние первой поэмы. Но спорят о том, написал ли их один и тот же поэт или разные. Занятно, что часть этих споров связана с собаками.

Уна подняла голову.

– Помнишь, в Илиаде собаки – падальщики? Еще словом «собака» можно оскорбить, но при этом в сравнениях собаки – горделивые и яростные?

– Помню.

– Некоторые полагают, что в Одиссее к собакам проявлено больше любви, и это значит, что вряд ли обе поэмы написал один человек. Видимо, автор Илиады больше любил кошек.

Уну передернуло.

– Правда, на самом деле это не так. «Собаками» обзываются и в Одиссее, а в Илиаде, как мы могли убедиться, у Ахилла есть любимые псы. Есть и другие вещи, заставляющие думать, что эти две поэмы были написаны разными людьми. Предполагают даже, что автором Одиссеи могла быть женщина, ссылаясь на то, сколько там стирки и женских персонажей[54]. Когда морские волны прибивают Одиссея к земле феаков, он встречает царевну Навсикаю, и та отправляет его во дворец, веля поговорить со своей матерью, а не с отцом, то есть настоящая власть именно у царицы.

Уна глянула с одобрением. Она уж точно царица в доме.

– Волшебница Кирка (Цирцея), нимфа Калипсо, старая кормилица Евриклея, которая в конце концов узнаёт Одиссея, и сама Пенелопа – все эти персонажи хорошо разработаны и сложны. Не обойдены вниманием и служанки, в том числе старуха, которая мелет зерно. Правда, как замечает Джаспер Гриффин, «довольно наивно полагать, что интерес к женщинам обязательно предполагает женское авторство»[55].

Несмотря на всеобъемлющее многовековое восхищение Илиадой, я поспорил бы на пару шиллингов, что сегодня более популярна Одиссея. Благодаря нимфам, чудовищам, приключениям, а также большому количеству отдельных эпизодов можно легко написать ее краткое содержание и включать отдельные сцены в различные антологии, в частности детские. В этой поэме важно самосознание, гораздо важнее, чем в Илиаде; а самосознание – предмет большого интереса в наше время.

Я прервался. Дождь уменьшился с библейских масштабов и стал смахивать скорее на деликатный урок религиозного воспитания, и вскоре можно было бы выйти из дому. Но в гостиной, у камина, было так уютно, да и Уна вроде бы не изъявляла желания выходить.

– Истории про страшных людоедов-киклопов, про морских нимф сирен, песнями заманивающих моряков на погибель, остаются неизменно легкими для восприятия[56]. Занятно, правда, что сейчас у нас полицейские сирены, а они нас скорее отгоняют, чем приманивают.

В отличие от ограниченного места действия в Илиаде, в Одиссее герой скитается по обширным пространствам. Когда люди представляют себе долгое и трудное путешествие, первым им приходит в голову слово «одиссея». Можно совершенно ничего не знать про эту поэму, но слово все равно понятное – совсем не то что с ее сестрой Илиадой. Когда солдаты идут на войну, они не говорят об Илиаде. Так что такое Одиссея?

– Эпическая поэма, как и Илиада? – Уна явно внимательно слушала, и я кивнул в подтверждение, протянул руку и почесал ей подбородок. Она блаженно вытянула лапы, порычала от удовольствия и снова стала жевать кусок сушеного козьего уха – ее любимый деликатес в последнее время.

– Можно подумать, что это так и есть. Имеется много схожих черт: возвышенная речь, эпитеты, персонажи по большей части – знатные (хотя представлено больше социальных слоев, чем в Илиаде), сложные взаимоотношения богов.

Здесь перед нами тоже возникает вопрос о единстве поэмы, а также о ее предмете. В центральной части поэмы много фантастического – в отличие от Илиады, – и многие события происходят не на поле боя, а в домашних ситуациях. Есть даже знаменитое сравнение, где герой описывается как шкворчащая колбаса!

– Да ну! Колбаса?

– Да, есть такое.

Уна облизнулась.

– Возникает проблема с образом Одиссея. Как его можно сравнивать с чем-то настолько обыденным?

– Колбаса – это не обыденность. Это что-то необыкновенное!

– Спасибо, Уна. Он настоящий герой? Когда он наконец добирается до родного острова Итака, он даже опускается до того, что выдает себя за крестьянина. Тебе это кажется эпичным?

– Ты говорил, что эпос обычно бывает про войну, знатных людей и правду. Так что нет.

– Тем не менее там есть обращение к божественной Музе. В Илиаде поэт просит Музу петь гнев Ахилла, а в Одиссее ему нужно вдохновение воспеть Ἄνδρα (а́ндра) – мужа, который получил эпитет πολύτροπος, то есть буквально «многоповоротный», а значит, много путешествовавший, и так переходим к изворотливому и хитрому. Это слово часто описывает Гермеса. Его можно перевести как «находчивый» или «изменчивый». Вот первая строка:

Ἄνδρα μοι ἔννεπε, Μοῦσα, πολύτροπον, ὅς μάλα πολλά…

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который… много…[57]

Заметь, что здесь внимание фокусируется на самом человеке, его путешествиях и умственных способностях.

Все это позволяет в некоторой степени считать, что эта поэма – очень ранний предшественник жанра романа (romance). Там часто фигурирует море, долгие путешествия, разлученные царские семьи и чудесные события. Роман в этом смысле ничего общего не имеет с современными любовными романами в мягких обложках. Бесполезно пытаться проследить путешествие Одиссея по карте – с тем же успехом, согласно античной поговорке, вы можете искать человека, шившего мешок для ветров. Даже тот остров, который сейчас называется Итака, – не факт, что он был той самой Итакой Одиссея.

Илиада кажется суровой и неотделанной (хотя она совсем не такая: там полно легкой иронии и литературности, и она уж точно не появилась из ниоткуда), и шутки там можно пересчитать по пальцам одной руки. Одиссея, напротив, пестрит легкими моментами: например, когда главный герой предстает перед царевной Навсикаей голым, прикрывшись парой веток. В Одиссее гораздо больше внутреннего понимания того, что это история, подобно тому как Елена вплетает себя в свои полотна.