питание, обмен веществ и воспроизводство. Pneuma psychicon (или животный дух) находилась в мозге и отвечала за «животные» аспекты жизни, например сенсорное восприятие и движение. Pneuma zoticon (или жизненный дух) обитала в сердце и контролировала температуру тела, кровообращение и движение жидкостей в организме[171]. Ибн Сина взял эту идею на вооружение. Он верил, что дыхание исходит из сердца как дыхание жизни — то самое, что Аллах подарил Адаму при его сотворении. Затем дыхание души проходит по телу, взаимодействуя с гуморами и позволяя органам выполнять свои функции. По его мнению, гуморы формировали части тела и взаимодействовали с ними, иногда вызывая перемены в поведении, например они могли спровоцировать неконтролируемые всплески эмоций. Иногда баланс гуморов нарушается, если поток дыхания сбивается или меняется, что ведет к болезням, в том числе к нездоровым страстям.

Ибн Сина не оставил после себя системного анализа эмоций. Однако сохранились его записи о том, как диагностировать страсти, замеряя параметры дыхания и пульс пациента. Глубокое дыхание в сочетании с частым пульсом, который Ибн Сина называл «большим» и «подскакивающим», указывало на гнев. Внезапно быстрый и нерегулярный пульс на фоне учащенного дыхания был признаком страха. (Скорость проявления симптомов при этом коррелировала со степенью ужаса.) Горе сопровождалось нитевидным пульсом и слабым дыханием. Наконец, ритмичное дыхание при медленном, отрывистом, но сравнительно сильном пульсе означало, что пациент испытывает радость или восторг[172]. Счастливый пациент, помимо всего прочего, казался теплым на ощупь, так как горячая влажная кровь становилась преобладающим гумором в его теле.

Для Ибн Сины чувства были прочно связаны с телом. Он рассматривал страсти как медицинскую проблему, а лечение неуправляемых эмоций, по его мнению, не требовало покаяния, молитв и экзорцизма. Путь к правильному лечению лежал через поиск баланса гуморов. Это также означало, что контроль над источником эмоций — сердцем — помогал контролировать чувства и не сворачивать с пути, предначертанного Аллахом. Эта идея совпадает с мусульманским учением о том, что вы должны испытывать то же, что и при первичном божественном дыхании мысли и чувства, которое смягчает сердце, замедляет пульс и ведет к исламу. По крайней мере, именно так, весьма вероятно, думали османские воины, готовясь к нападению на Константинополь вечером 28 мая 1453 года.

Общество войны

Вернемся к осаде Константинополя, под стенами которого, если верить османскому историку XVI века Нешри, султан Мехмед II произносил речь.

Все эти лишения — во имя Господа. В наших руках меч ислама. Если бы мы не рискнули пройти через эти испытания, какое право имели бы мы называться гази [воинами]? Как стыдно было бы нам предстать перед Богом в Киямат [Судный день]![173]

Возможно, так звучала одна из многих речей Мехмеда. В дни, предшествовавшие решающему удару, он не позволял себе расслабиться. Мехмед объезжал лагерь верхом на лошади, беседовал с солдатами и командирами. Он планировал штурм и стремился внести вклад в общие усилия, стать частью своей армии, а не далекой фигурой в палатке где-то за много миль.

Эмоциональные сообщества

Османская армия состояла из представителей разных общин — миллетов и тайф. Принадлежность к такой общине могла определяться как по этническому, так и по религиозному признаку — не все, кто воевал на стороне османов, исповедовали ислам, хотя подавляющее большинство все же были мусульманами. Несмотря на наличие подобных сообществ, во время сражения возникало всеохватывающее эмоциональное сообщество, объединявшее солдат. В основе этой эмоциональной общности лежала в том числе идея riza ve sukran — одобрения или благодарности, выражаемых тем, кто выполнял свой долг, делал все, что от него зависело, и воздерживался от оскорблений в адрес группы. Последнее было особенно важно. Турецкое выражение «не вести себя оскорбительно» — kendi halinde olmak — буквально переводится как «сам по себе», что на первый взгляд может показаться странным. Но kendi halinde olmak не означало отделиться от группы, чтобы никого не расстраивать. Историк Ниль Текгюль считает, что выражение следует трактовать как «стремиться быть безобидным с акцентом на безвредности»[174], то есть не создавать проблем, не задаваться, не докучать. Просто делать свое дело.

Община, безусловно, важна в Коране. Умма — тип общины, завещанный самим Аллахом, — призвана объединять последователей ислама:

О посланники! Вкушайте [наилучшую] пищу и вершите добро. Воистину, Я ведаю о том, что вы творите.

Воистину, ваша религия — единая религия, а Я — ваш Господь. Так бойтесь же Меня![175], [176]

Умма, разделяемая всеми тайфами, а также внутри тайф, лежала в основе их эмоционального единства, равно как и эмоционального единства всей армии османов. Как султан, Мехмед отвечал за укрепление общинных связей. Он был обязан выразить своим подданным одобрение и благодарность за то, что они собирались сделать, и продемонстрировать, что он также боится Аллаха и хочет воздать ему должное. Это крайне много значило для того, чтобы войско оставалось единым, сплоченным механизмом: великой уммой, выстроенной из отдельных тайф. Мехмед, как и его солдаты, был готов вступить в общую битву, проявить благодарность к ближнему, использовать страх перед Аллахом, чтобы смягчить и сосредоточить дыхание Бога в своем сердце и наконец взять Константинополь — исполнить волю Аллаха, отплатив ему за милость, любовь и благодать. Он, как правитель, должен был обратиться к своим людям и направить их к успеху.

Вполне вероятно, Мехмед считал, что войска поставлены под его защиту самим Аллахом. На него была возложена миссия дать защиту — siyanet — и проявить сострадание, или нежную доброту — merhamet. Помочь сердцам своих подданных процветать (müreffhü’l-bal) и пребывать в покое (asude-hal). От него зависело, будут ли его люди максимально счастливы[177]. Даже в военное время это имело огромное значение. Вероятно, поэтому султан смеялся, болтал с солдатами и всячески показывал, что он один из них. Он проявлял сочувствие к своим подданным как их правитель и как член их эмоционального сообщества.

Здесь стоит лишь сказать, что это сработало. На следующий день османская армия, сплотившись, взяла Константинополь. Византийские стены рухнули, армия оказалась разбита, империя пала. Последние остатки Римской империи, некогда подчинившей себе весь западный мир, были уничтожены, за исключением, конечно, Римско-католической церкви,