Она заиграла еле слышно. Муж и дочь благоговейно слушали,переглядывались любовно. Пифагор тоже стал слушать, сидя в позе идеальнопослушного пса, поводил ушами. Появилась и встала в дверях Агаша. Из спальнинаверху вышли Никита и Вероника, которая немедленно после родов взялась за своепривычное дело – сиять красотой. Кирилл, как оказалось, давно уже сидел налестнице, глаза его были закрыты. Когда в кабинете были открыты обе его широкиедвери, из него как бы просматривался весь объем старого, крепкого дома. Нинаобводила глазами этот объем родного гнезда. Господи, как же я их всех люблю,даже дурацкого Кирку! Я просто не имею права так сильно их всех любить... Вспальне заплакал разбуженный ребенок. Мэри Вахтанговна бросила клавиши:

– Ну, вот, пожалуйста, Борис Четвертый гневаются!

* * *

Первый снег пошел в конце октября. Физик Леонид ВалентиновичПулково ехал в трамвае вдоль Чистых прудов, когда в молочно-голубоватом небеначали парить эти почти невесомые кристаллы. Автоматически отметив, что бабьемулету конец, он приготовился к выходу. Ему было не до наблюдений за природой: впоследние дни слежка за ним стала не просто навязчивой, а какой-тодемонстративной. Вот и сейчас на площадке вагона стоит типчик в шляпе, явныйсыщик, который не только не скрывается, а, наоборот, как бы желает бытьувиденным, показывает, будто играет в фильме, что именно вот как раз этотджентльмен в английском реглане и шапке пирожком из астраханского каракуля какраз и является объектом его забот. Даже ничему не удивляющиеся москвичи снедоумением оборачиваются.

Трамвай тормозил у остановки, и сыщик, опять же рисуясь,подчеркиваясь, высовывался из вагона и показывал кому-то на Пулково – здесь,мол, он, все в порядке! На остановке Пулково ждали уже два типуса. Они тоже нескрывались, отвечали на жестикуляцию из трамвая и смотрели с кривыми улыбкамина выходящего профессора.

Пулково, проходя мимо, иронически приподнял свой «пирожок».Типусы гыкнули, хмыкнули, переглянулись и тут же последовали за «недорезаннымбуржуем», держась на положенном расстоянии, то есть очень близко.

В последние дни Пулково стал жалеть, что не принялприглашения Бо и не переехал в Серебряный Бор. У него уже не было уверенности,что кто-то не проникает без него в его холостяцкую квартиру. Более того, он немог бы даже поручиться, что кто-то не ходит по ночам, когда он спит. Оннаталкивался на шпиков повсюду – на лестнице, в подворотне, в трамвае, вкнижном магазине, возле института и внутри института, даже на концертах вконсерватории, которые он посещал неизменно по абонементу уже много лет. Чтоделать? Обратиться в милицию – смешно, писать жалобу в ГПУ – унизительно.

Он завернул в свой переулок и сразу увидел возле дома, прямопод козырьком матового стекла в стиле арт декор, большой черный автомобиль. Нашоферском месте сидел красноармеец. «По мою душу», – подумал он, и емудаже стало легче: наконец-то все выяснится. Двое, один в цивильном пальто,другой в форме ГПУ, вышли из автомобиля.

– Профессор Пулково, Леонид Валентинович? – спросилпервый чекист. – Здравствуйте, мы из ОГПУ. Извольте ознакомиться, ордер наобыск вашей квартиры.

Секунду подержав выправленный по всей форме ордер в недрогнувшей(что это было за странное самообладание?) руке, Пулково вернул егопредъявителю.

– Что же вы ищете? – спросил он с улыбкой.

Второй чекист выпалил с мрачным автоматизмом:

– Вопросы задаем мы!

За спиной профессора уже стоял красноармеец с увесистымпистолетом на поясе. Джентльменским жестом Пулково пригласил всехприсутствующих пройти внутрь.

* * *

Обыск подходил к концу. Чекист, копавшийся в письменномстоле профессора, закрыл все ящики и присоединился к своему товарищу,возившемуся у высоких книжных полок. Пулково, как и полагается, с трубкой взубах сидел в глубоком кресле. На коленях у него нежился кот.

С точки зрения кота, ничего особенного в уютной холостяцкойквартире, где, к сожалению, запах табака несколько преобладал над его, котовскими,сокровенностями, не происходило. Просто к папе зашли два библиофила. Даже то,что в дверях истуканом стоял солдат, не казалось коту чем-то особенным.

– Ну, вот и все, – сказал первый чекист, тот, что был вхорошей штатской одежде. – Мы ничего не изымаем, кроме вот этого. –Он показал пальцем на висящую на стене карту Англии с флажками, отмечающимипутешествия профессора.

– Да зачем вам она? – изумился Пулково.

– Вам все объяснят позднее. А теперь, профессор, вампридется поехать с нами.

– Прикажете понимать как арест? – быстро произнесПулково фразу, которая все у него вертелась, пока сыщики копались в бумагах икнигах.

Чекист усмехнулся:

– Назовем это «чрезвычайно важной встречей».

Пулково пожал плечами:

– Я могу и не поехать, если это не формальный арест.

– Это исключено, профессор. Вы поедете. – Чекистнагнулся и снял с колен Пулково его роскошного персидского кота.

Вот этого кот не любил. Никто, кроме папы, не имел правабрать его под пузик. Он зашипел и царапнул руку библиофила. Второй чекист, тот,что имел одну шпалу в петлице, снял со стены карту Англии и стал скатывать ее врулон. Только тогда, при виде этого вроде бы вполне простого действия, Пулковокак-то неадекватно, почти конвульсивно содрогнулся.

– У вас есть йод? – спросил первый чекист, зажимаяоцарапанную руку.

В ранних сумерках машина с Пулково выехала на кишащуюизвозчиками и грузовиками Лубянскую площадь. Печально знаменитое массивноездание в стиле конца века приближалось сквозь усилившийся снегопад. Нынче, вразгар нэпа, здание это, в котором когда-то помещалась мирная страховаякомпания, уже не наводило такого ужаса, как прежде, в дни «красного террора» и«военного коммунизма», однако и теперь здание это в обиходе предпочитали неупоминать, а если и упоминали, то как-то косо, с двусмысленной улыбкой, смгновенной неуклюжестью в жесте и походке, что, бесспорно, свидетельствовало обукоренившемся страхе. В пивных под сильным градусом московские мужики иной разтолковали о «подвалах Лубянки», о том, что там и сейчас не затихает мокраяработа. Ходили по городу слухи о трех жутких лубянских палачах, которыхименовали в духе гоголевского Вия: Рыба, Мага и Гель.