для Сукарно речь шла не о куске земли, а о том, чтобы довести революцию до конца и легитимизировать свое государство, и индонезийцы пошли бы за это воевать, если бы потребовалось. Раздраженный упертостью союзников-голландцев и считая это малой ценой за то, чтобы не отдать Индонезию Советам целиком и полностью, Кеннеди наконец принудил Голландию к переговорам о контроле над этой территорией.

По крайней мере, для Индонезии это был шаг вперед по сравнению с временами Эйзенхауэра и методом Виснера. Вместо того чтобы попытаться уничтожить Сукарно, Кеннеди дал ему то, в чем, как ему было известно, тот нуждался. Меж тем на заднем плане неуклонно росли власть и влияние индонезийских военных-антикоммунистов, действующих в условиях постоянной координации со стороны чиновников из Вашингтона. Позитивное участие Кеннеди в судьбе Индонезии приняло вид Программы гражданских инициатив (civic action program), включавшей в себя тайную подготовку «отобранного персонала и гражданских лиц» и широкий спектр видов антикоммунистической деятельности, характер которой уже больше пятидесяти лет спустя остается засекреченным{231}. Программа сыграла решающую роль в создании negara dalam negara, «государства в государстве», возглавляемого генералами. Этот процесс начался в 1958 г., когда военные получили чрезвычайные полномочия, чтобы противодействовать ЦРУ. Теперь индонезийские военные, получив от США снаряжение и пройдя инструктаж, могли активно вмешиваться в деятельность рыболовецкой, сельскохозяйственной и строительной отраслей, что увеличивало их экономическую заинтересованность и значение в масштабах всей страны{232}.

В Африке США пошли другим путем. С помощью ЦРУ белые власти ЮАР арестовали в 1962 г. Нельсона Манделу. В 1963 г. представители официальных властей вплотную занялись политической корректировкой Ближнего Востока. За пределами Индонезии самой большой коммунистической партией в странах — участницах Бандунгской конференции была Коммунистическая партия Ирака, сформировавшаяся в оппозиции диктатору Абд аль-Кариму Касиму. Эта партия решила сделать ставку на революцию, хотя Советы ее от этого отговаривали. Однако Вашингтон поддержал успешный мятеж антикоммунистической партии Баас, которая немедленно разгромила Коммунистическую партию Ирака. ЦРУ предоставило новому режиму списки коммунистов и подозреваемых в принадлежности к коммунистическому движению, в результате чего было истреблено неисчислимое множество людей. Член Партии Баас Саддам Хусейн, которому тогда было всего 25 лет, принял участие в поддерживавшейся США антикоммунистической кампании террора, ставшей продолжением переворота{233}. Одних коммунистов убивали прямо дома, других швыряли в тюрьму. По словам тех, кто выжил в застенках, Хусейн пользовался репутацией самого жестокого палача — и они молились, чтобы их вызывали на допрос не в его смену. Новый режим Баас отменил земельную реформу, осуществленную Касимом{234}.

В Канзасе — и в гостиной Бенни — становилось все больше индонезийских офицеров: они все прибывали и прибывали в США. Предполагалось, что теперь они изучали стратегии борьбы с партизанами, помимо того что усваивали американскую антикоммунистическую идеологию в целом. Однако у Бенни о тех днях остались другие воспоминания. Перед отъездом — пора было получить докторскую степень, жениться и создать семью — они закатили потрясающую прощальную вечеринку. Миссури и Канзас разделяет улица под названием Стейт-лайн-роуд[5]. Бенни, его друзья-студенты и проходившие подготовку в США генералы-антикоммунисты пересекли ее, чтобы выпить коктейли в Миссури. Армейские ребята хотели найти какой-нибудь клуб, который им нравился, — такой, чтоб девочки там были совершенно голыми. Вся компания здорово выпила, и военным удалось-таки добиться своего.

5

В Бразилию и обратно

Вытесненные

Пока Бенни находился в Канзасе, на его родине индонезийцам китайского происхождения — таким, как он сам, — приходилось все тяжелее и тяжелее. Они давно страдали от периодических вспышек расизма, но по мере того, как «направляемая демократия» Сукарно устанавливала и меняла границы дозволенного, для них в стране оставалось все меньше места. Первым серьезным ударом стал принятый в 1959 г., когда Бенни направлялся в Канзас, закон, который урезал экономические права представителей некоренных народов. На практике задетой оказалась крупная этническая группа — китайцы. Этот расистский закон протолкнул не Сукарно, а военные, но тот не воспрепятствовал его принятию, хотя это было серьезное отклонение от основополагающих ценностей Индонезии. А еще армия организовывала жестокие антикитайские бунты, даже и не пытаясь получить у Сукарно одобрения. Военные использовали американское финансирование, чтобы устроить эти погромы{235}. Ситуация внушала серьезную тревогу.

Многие индонезийцы китайского происхождения начали искать выход. К ним относилась и семья Тан, с которой мы успели познакомиться в предисловии к этой книге. Тьон Бинь и Тви Ньо жили в Джакарте недалеко от дома Франциски. Тьон Бинь, отец семейства, происходил из фермерского рода, но работал инженером в районе Северной Джакарты с преобладающим китайским населением, где жизнь стала тяжелой. Многие из их общины уехали в Китай, но его семья искала другую возможность. Надежды попасть в Канаду или США практически не было, однако они прослышали, что некоторые индонезийские китайцы отправились в Бразилию, где открывались хорошие возможности и где вроде как не было расовой дискриминации{236}. Ручеек иммиграции возник в начале 1960-х гг., и в конечном счете рассказы о Бразилии дошли до Джакарты и до Танов.

Итак, семья с тремя детьми решила сесть на Tjitjalengka, большой старый голландский плавучий госпиталь, использовавшийся для перевозки военнопленных во время Второй мировой войны. Тьон Бинь не получил разрешения оставить свою инженерную должность, вспоминает его дочь Инь Джиок. Он просто сбежал. Возможно даже, что его выездные документы были поддельными. «Сядем на корабль — разберемся», — сказал он детям. Нелегко было сохранить здоровье и хорошее самочувствие трех маленьких девочек все то время, пока судно еле-еле душа в теле ползло на другой край света. Инь Джиок постоянно рвало. Тем не менее через шесть недель они прибыли в порт Сантос в штате Сан-Паулу.

Китай 1960-х

Инь Джиок была самой обычной маленькой девочкой, когда впервые оказалась в Бразилии, где все оказалось ужасно непривычным. Возможно, поэтому главные особенности этой страны выглядели для нее более очевидными, чем для уроженцев Северной Америки или даже самих бразильцев{237}. Во-первых, она очень быстро поняла, что Бразилия — это колония переселенцев из Западной Европы, отличающаяся очень высокой степенью неравенства и очевиднейшей расовой иерархией. Это бросилось им в глаза, когда семья переехала в квартиру в Бруклине, районе Сан-Паулу, названном в честь нью-йоркского, и родители отдали ее в католическую школу для верхнего среднего класса.

Большинство детей там были белыми. Было ясно, что именно белые люди управляют страной. На улицах ее окружали люди с темной или черной кожей, по большей части потомки рабов, и было совершенно очевидно, что к ним по-прежнему относятся как к гражданам второго сорта. Она принадлежала к третьей группе, к общине недавних иммигрантов, находившихся где-то посередине между белыми и темнокожими. Им позволялось принадлежать к среднему классу,