Мы спускались по каменным ступеням, и я сказала:

— К следующей неделе они испекут и заморозят для нассвадебный торт.

— Они просто желают тебе счастья.

По голосу Балтазара я поняла, как сильно он хочет оказатьсятем самым человеком, который сделает меня счастливой.

— Балтазар... мне нравится проводить с тобой время... и тытакой классный, но ведь мы с тобой... — Почувствовав неловкость, я немногоизменила тему разговора: — Что ты вообще можешь найти в девушке моего возраста?

— Не так уж я от тебя отличаюсь. Знаю, что следовало бы, ноне отличаюсь. — Он с любопытством посмотрел на меня. — Тебе приходило в голову,что все здешние ученики ведут себя как подростки? Даже те, кто намного старшеменя?

— Ну да. Но я всегда думала, это потому что они... чувствуютсебя неуверенно. Не вписываются в наш мир.

— Отчасти да. Но зрелость — это не только психологическийвопрос, Бьянка. Это еще и физическое явление. Те из нас, кто умер молодым,никогда не станут взрослыми. И не важно, сколько столетий опыта будет у нас заплечами, не важно, что нам доведется пережить. Мы не можем измениться. — Мнепоказалось, что Балтазар расстроился, даже помрачнел, но он тут же выпрямился идружески улыбнулся. — Но ты не волнуйся. В смысле — из-за тебя и меня. Меня всеэто не смущает.

— Хорошо, — сказала я, хотя он меня так до конца и неубедил.

Я вернулась в комнату довольно поздно, но Ракели там небыло. Очевидно, она нашла действительное надежное место, чтобы прятаться. Янадела пижаму и воспользовалась одиночеством, чтобы перед сном с наслаждениемвыпить весь термос крови. Конечно, я уже выпила свою порцию у родителей, но мненадоело просыпаться голодной в три часа ночи. Хотя бы раз проспать всю ночьнапролет.

Но ничего не вышло. Пришлось проснуться через пару часовпосле того, как я уснула, — Ракель легонько трясла меня за плечо и шептала:

— Бьянка!

— М-м?.. — Я перекатилась на спину и попыталась в темнотеразглядеть Ракель, причем спросонья даже забыла, что злюсь на нее. — Что такое?

— Нам нужно поговорить.

— Ох. Ну ладно. — Я уже вспомнила, что злюсь, но, кажется,теперь это не имело никакого значения.

Лицо Ракели побелело как полотно, а в глазах читался тот женепостижимый ужас, какой я помнила по прошлому году, когда ее преследовал Эрик.Я села и откинула волосы с лица.

— Что с тобой такое? И почему ты так распсиховалась, когда яспросила тебя о привидениях?

— Сначала ты должна сказать мне правду. — Ракель была оченьвстревожена и дышала так часто, что у нее подергивались крылья носа. — Ты что,видела здесь привидение?

— Не в нашей комнате. Но я и вправду видела кое-что наверху— ну, там, наверху башни. Думаю, это было привидение. — Я не могла сказать ей,что абсолютно в этом уверена, потому что пришлось бы объяснять причину такойуверенности, а это не самая лучшая идея.

Ракель так боялась привидений, что вряд ли пришла бы ввосторг, узнав, что ко всему прочему окружена вампирами.

К моему большому удивлению, на лице Ракели отразилосьоблегчение.

— Так здесь его не было? И ко мне оно не приближалось?

— Нет, ничего подобного.

— А как оно выглядело?

Я подумала, что, если опишу ей все, как было, Ракель сноваперепугается, поэтому постаралась все упростить:

— Мужчина. Думаю, средних лет. Волосы и борода длинные итемные, как на старинных картинах. У меня сложилось впечатление, что оноткуда-то из прошлых времен. И еще я знаю, что ничего себе не вообразила.Привидение было настоящим.

— Ты уверена, что это не старик? Ну, совсем старый, такойсгорбившийся от времени?

Я кивнула. Ракель поднесла кулак ко рту и начала грызтькостяшки, и я догадалась, что она пытается не разреветься.

— Что все это значит? — Она молчала. Может, просто не моглавыдавить ни слова. — Ракель, мне кажется, что ты знаешь о привидениях больше,чем говоришь!

Она опустила руку — на большом пальце полукругом выступилакровь.

— В доме моих родителей есть что-то.

— Что-то? В смысле — привидение?

— Старик, — ответила она. — Тощий, костлявый. Лысый. Я вижуего с самого детства. Но раньше я его видела изредка, и то в основном во сне. Имне казалось, что я все воображаю.

Голос Ракели звучал рассудительно, даже спокойно, но тело ееначало дрожать.

— Пару лет назад, когда я стала старше, я начала видеть егочаще и поняла, что ничего не придумала. Он дожидался поздней ночи, когда мог менянапугать. Ему нравилось меня пугать. Если, конечно, это он — может, простовыглядел как мужчина, но вовсе им не был. Может, это просто нечто. Староезлобное нечто, перекошенное от ненависти. Потому что оно меня ненавидит. Ивсегда ненавидело.

— А что говорят твои родители? — Не успела я произнести этислова, как тут же захотела их проглотить. Ракель все время нашего знакомстваговорила, что родители только отмахивались от ее страхов. И на это, конечно,тоже не обратили внимания, оставив ее наедине с проблемами. — Они тебе неповерили.

— И священник тоже. И учитель. И мне пришлось... молчать ипомнить, что он здесь. Всегда здесь, поджидает меня. Смотрит на меня. У неготакие... жадные глаза. До этого лета он больше ничего не делал. Только смотрел.Я думала, так оно и будет всегда, и уже привыкла, что он смотрит, но потом... —Ее передернуло с такой силой, что мне пришлось положить ей руку на плечо, чтобыудержать на месте. — Этим летом... ночами мне снилось, что... что он лежит намне, удерживает и занимается со мной сексом. Было больно, и я пыталась егостолкнуть, но не могла пошевелиться. Иногда это происходило несколько ночейподряд.

— О господи.

Наконец-то Ракель посмотрела на меня. По ее щеке ползласлеза.

— Бьянка, я не знаю, сон ли это был. Всю свою жизнь яубеждала себя, что просто воображаю все это. А в прошлом году... все эти звукина крыше... то же самое зло, которое я ощущала у себя дома. Я постоянночувствую его и здесь. А теперь и ты увидела, и я знаю, что все это правда.

— Это правда. Никогда больше не сомневайся. — Не знаю,утешило ли ее это. — Но это совсем не та штука, что у тебя дома. То, что виделая, совсем на него не похоже. — То, что я видела, было ужасающим, но совершенноточно чем-то другим.

— Да, наверное. Но это окончательно вывело меня из себя. Ивсе-таки я не должна была срывать зло на тебе. — Ракель опустила голову. —Прости меня.

— Это я должна просить прощения. — Я чувствовала себя такойидиоткой!

Ракель вела себя странно не только всю прошлую неделю; онабыла подавлена и на грани нервного срыва с самого начала учебного года, а я слегкостью решила, что все дело исключительно в ее вспыльчивом характере, и дажене спросила себя, не кроется ли проблема гораздо глубже. Ну допустим, я немогла догадаться, что ее так тревожит, но могла же понять, что с ней происходитчто-то очень серьезное.