Что если мы, как Ромео и Джульетта, слишком быстро решилирисковать всем?

Но тут я вспомнила, как мы с Лукасом сидели в этой самойбиблиотеке, и свет, падавший из витражного окна, окрашивал его волосы в бронзу.Вспомнила, как он рассказывал мне про свой побег из дома в возрасте пяти лет:он тогда взял с собой только пачку шоколадного печенья и рогатку. Вспомнила,как мы с ним примеряли смешную старую одежду в комиссионном магазине вРивертоне, как флиртовали в беседке и что я почувствовала, когда он в первыйраз поцеловал меня.

Я вспомнила, как он сказал, что любит меня, хотя я вампир,несмотря на то, что его всю жизнь учили ненавидеть вампиров. Вспомнила, как онлежал подо мной, изогнув шею, чтобы я могла его укусить, и добровольнопредложив мне свою кровь.

Нет, это не слепое безрассудное увлечение. Это любовь. Язнала точно.

Улыбнувшись, я захлопнула тетрадку и закрыла глаза, чтобыглубже погрузиться в свои воспоминания. Пусть мне придется проживать каждыйдень так, словно я не тоскую по Лукасу, я все равно могу остаться верна ему итому, что мы с ним пережили вместе. Время, проведенное врозь, ничего не значит— если только я смогу остаться сильной. И я не собиралась грустить о том, чегоне было, лучше думать обо всем чудесном, что было. Пришло время прекратитьскорбеть и начать праздновать.

В этом году маме не пришлось перешивать мне платье кОсеннему балу, а с макияжем я справилась сама, так что у нее осталось большевремени на мою прическу. Я сидела на краю кровати своей спальни наверху, вбюстгальтере без бретелек и трусиках, и осторожно дула на только чтонакрашенные ногти, думая о Патрис: та делала себе маникюр и педикюр буквальноежедневно.

— Если бы Патрис меня сейчас увидела, она бы мною гордилась.

— А ты напиши ей и расскажи. — Мама говорила невнятно,потому что держала во рту несколько шпилек. — Готова поспорить, она будет радаполучить от тебя письмо.

— Наверное. — Я очень сомневалась, что Патрис думает оком-нибудь, кроме самой себя, но все же не мешает отправить ей открытку.

— Я подумала, может, тебе следует поддерживать отношения сдругими, — произнесла мама, вколов мне в волосы очередную шпильку. — Большеобщаться с нашими. Я имею в виду, теперь, когда вы с Балтазаром стали парой.

— Да, пожалуй, — ответила я. — Но я все равно чувствую себянемного странно. Он старше меня. — Вообще это было очень мягко сказано, еслиучесть, что Балтазар фактически присутствовал на первом Дне благодарения.

Мама пожала плечами:

— Твой отец старше меня почти на шестьсот лет. Поверь, послепервой сотни лет мы перестали это замечать.

Мама с папой очень легко преодолели разницу в возрасте; явыросла, вообще об этом не задумываясь, и только сейчас, начав проводить большевремени с Балтазаром, поняла, что это все-таки имеет значение.

— Ну, все равно я не могу не думать об этом.

— Я понимаю. Просто тебе нужно иначе воспринимать время, какделают все вампиры, если у них хватает ума. Это как раз то самое, что Балтазарможет тебе дать, ну а Лукас нет.

Я напряглась и почувствовала, что ее руки замерли над моимиволосами. Мы вступали на опасную почву и обе это знали. Мы с родителямиговорили почти обо всем, только не о Лукасе.

— Я встречаюсь с Балтазаром не ради получения жизненногоопыта, — негромко произнесла я. — И с Лукасом встречалась не потому, чтобунтовала.

— Милая, мы так никогда и не думали! И никогда не винилитебя за то, что случилось с этим юношей. Ведь ты это знаешь, правда?

Я не стала поворачиваться к ней. Почему-то было легче вестиэтот разговор, не глядя маме в глаза.

— Знаю.

Кажется, она нервничала больше, чем я.

— Бьянка, наверное, есть еще одна вещь, о которой мы сегоднядолжны поговорить.

— О чем? — Неужели она догадалась, что я все еще думаю оЛукасе? Или даже о том, что тайком встречаюсь с ним?

В общем, я сделала дюжину разных предположений, но она посленескольких секунд молчания произнесла:

— Нам с тобой нужно еще раз поговорить о сексе.

О господи!

— Я понимаю, что тебе уже многое известно, — пошла напроломмама. Мне казалось, что все мое тело от смущения побагровело. — Но когда скем-нибудь сближаешься, особенно с кем-нибудь опытным, вроде Балтазара,происходят некоторые вещи... Может быть, у тебя появились какие-то вопросы.

— Вообще пока рано об этом думать, — торопливо пробормоталая. Только мама может начать выкладывать именно ту информацию, которая мнесовершенно не нужна! — Мы только начали встречаться.

— Ну, как скажешь. — Мамин голос прозвучал весело, онапросто потрепала меня по плечу и, к счастью, больше не возвращалась к этойтеме, пока я заканчивала одеваться к балу.

Я едва успела надеть серебристые туфли с заостренныминосками, как в дверь постучали. Отец и Балтазар громко поздоровались ипохлопали друг друга по спине — в последнее время это вошло у них в привычку, Явспомнила, что и с Лукасом в прошлом году отец поступал точно так же. Наверное,все мужчины любят поважничать, когда приветствуют кавалеров своих дочерей — илиотцов своих девушек. Мама смахнула с моей щеки ресничку и обняла меня.

— Ну, иди и срази их наповал!

Я вышла в гостиную, и папа с Балтазаром замолчали. Папаулыбнулся и качнулся на пятках, откровенно гордясь мной. Лицо Балтазара неизменилось, но в его глазах мелькнуло восхищение, от которого я исполниласьощущением собственной женской власти.

Темно-зеленое атласное платье без бретелек, с глубокимвырезом на спине, было скроено по фигуре и плотно облегало меня, слегкарасширяясь от бедер, чтобы я могла танцевать. Я надела мамино серебряноеожерелье с опалами еще двадцатых годов; длинные серьги ему в пару задевали моюшею. Мама собрала мои волосы в низкий узел, закрепив его тонкими косичками, изавершила прическу одной-единственной заколкой с драгоценными камнями. Впрошлом году я чувствовала себя красавицей; в этом тоже, но здесь крылось нечтобольшее. Наконец-то я ощущала, что выгляжу не как девчонка, а как женщина.

Родители быстро выставили нас за дверь. Балтазар взял меняза руку, чтобы помочь спуститься по лестнице. Новая туфля скользнула постоптанной каменной ступеньке. Он поспешно обнял меня за талию.

— Не ушиблась?

— Нет. — Я подняла взгляд и обнаружила его лицо совсем рядомсо своим.

Он все еще крепко обнимал меня. Я понимала, что должнаотстраниться, но еще понимала, что он меня хочет, и ничего не могла с собойподелать — мне это нравилось. Впервые в жизни я чувствовала, что быть женщиной— значит обладать уникальным могуществом.

— У тебя такая красивая прическа, — сказал Балтазар. Еготемные глаза вглядывались в мое лицо. — Раньше женщины чаще такие делали. Мнеэто всегда нравилось.