Вот он. Шен сидел на камнях и с отсутствующим видом гля­дел перед собой. Каладин и остальные приблизились к нему. Паршун по­смотрел на него — лицо искажено от боли, слезы текут по щекам. При виде Каладина он заметно вздрогнул, отвернулся и зажмурил глаза.

— Он так сел, едва увидев, что ты устроил, парень. — Тефт потирал подбородок. — Наверное, на вылазки с мостом его брать больше не следует.

Каладин стянул с головы шлем с куском панциря, провел рукой по волосам. Куски, пришитые к одежде, пованивали, хотя он их вымыл на дне ущелья.

— Поглядим, — бросил Каладин, чувствуя легкие угрызения совести. Они и близко не затмили радость от победы и того, что он защитил своих людей, но немного притупили ее. — А пока что — у нас все равно есть достаточно много мостовых расчетов, в которые стре­ляли. Вы знаете, что надо делать.

Все закивали и бросились врассыпную на поиски раненых. Каладин оставил одного следить за Шеном — он не знал, что еще можно сделать с паршуном, — и сложил потный шлем с куском панциря и жилет в носилки Лопена, стараясь не показывать свою усталость. Он присел и стал перебирать медицинское снаряжение, прикидывая,­ что может понадобиться, и вдруг понял, что его руку сотрясает круп­ная дрожь. Каладин прижал ее к земле другой рукой, чтобы успокоить, и начал делать глубокие вдохи и выдохи.

«Холодная, липкая кожа. Тошнота. Слабость».

Он был в шоке.

— Сынок, ты в порядке? — спросил Тефт, присев рядом с Каладином.

Рана на руке мостовика, полученная несколько вылазок назад, все еще была забинтована, но это не остановило его от новой вылазки. Не теперь, когда их осталось так мало.

— Со мной все будет хорошо. — Каладин дрожащей рукой потянулся за мехом с водой. Он с трудом смог вытащить пробку.

— Что-то мне не...

— Со мной все будет хорошо, — повторил Каладин и положил мех обратно. — Важнее всего, что парни в безопасности.

— Ты собираешься делать это каждый раз, когда мы пойдем на битву?

— Что угодно, лишь бы их уберечь.

— Ты не бессмертный, — мягко проговорил Тефт. — Сияющих можно было убить в точности как любого человека. Рано или поздно одна из этих стрел попадет тебе в шею, а не в плечо.

— Буресвет исцеляет.

— Буресвет помогает твоему телу исцелиться. Как по мне, это не одно и то же. — Тефт положил руку Каладину на плечо. — Мы не можем тебя потерять. Ты нам нужен.

— Тефт, я не перестану подвергать себя опасности. И я не собира­юсь позволить им попасть под ливень стрел, если могу как-то этому помешать.

— Что ж, тогда ты позволишь некоторым из нас пойти с тобой. Мост поднимут и двадцать пять, если на то пошло. Это дает нам несколько лишних рук, как и сказал Камень. И я готов поспорить, кое-кто из раненых, которых мы спасли, будут более чем рады помочь. Их не осмелятся отослать назад в те отряды, пока ты будешь делать то, что сделал сегодня, — пока Четвертый мост будет помогать всей армии атаковать.

— Я... — Каладин замолчал. Даллет сделал бы то же самое. Он всегда повторял, что его забота как сержанта отчасти заключается в том, чтобы Каладин был жив. — Ну хорошо.

Тефт кивнул и встал.

— Тефт, ты был копейщиком, — сказал Каладин. — Не пытайся этого отрицать. Как ты очутился здесь, в мостовых отрядах?

— Тут мне и место. — Тефт повернулся и ушел, чтобы заняться ранеными.

Каладин сел, потом лег, ожидая, пока не пройдет шок. С южной стороны подходила вторая армия под синим знаменем Далинара Холина. Они перешли на прилегающее плато.

Парень закрыл глаза, восстанавливая силы. Через некоторое время он услышал какой-то звук и открыл глаза. На его груди сидела Сил, скрестив ноги. Позади нее Далинар Холин вступил в бой, и его люди шли не под обстрелом. Садеас очистил им дорогу от паршенди.­

— Это было изумительно, — сказал Каладин, обращаясь к Сил. — Что я сделал со стрелами?

— Все еще думаешь, что ты проклят?

— Нет. Знаю, это не так. — Он посмотрел в мрачное небо. — Но это означает, что неудачи случились по моей вине. Я позволил Тьену­ умереть, подвел копейщиков, рабов, которых пытался спасти, Тару... — Он не думал о ней какое-то время. Связанная с ней неудача отличалась от остальных, но тем не менее оставалась неудачей. — Если нет никакого проклятия или невезения, никакой бог на меня не обиделся — придется жить с осознанием того, что, будь я самую малость усерднее... будь у меня больше опыта или умений... я бы смог их спасти.

Сил нахмурилась:

— Слушай, пора с этим покончить. Ты ни в чем не виноват.

— Так всегда говорил мой отец. — Он слабо улыбнулся. — «Каладин, преодолей угрызения совести. Беспокойся, но не слишком. Принимай на себя ответственность, но не вини в случившемся». Защищай, спасай, помогай... но знай, когда сдаться. Это словно идти по самому краешку пропасти. Смогу ли я так?

— Не знаю. Я ничего в этом не смыслю. Но ты рвешься на части. Внутри и снаружи.

Каладин продолжал глядеть в небо.

— Это было чудесно. Сил, я словно стал бурей. Паршенди не могли коснуться меня. Стрелы — это пустяк.

— Ты в этом еще новичок. Ты чуть не надорвался.

— «Спаси их, — прошептал Каладин. — Каладин, соверши невозможное, но не надорвись. И не вини себя, если потерпишь неудачу». Сил, по самому краю. На волосок от бездны...

Несколько мостовиков вернулись с раненым — тайленцем с квад­ратным лицом; у того стрела засела в плече. Каладин принялся за работу. Его руки все еще слегка дрожали, но это не шло ни в какое сравнение с прежней дрожью.

Мостовики столпились вокруг, наблюдая. Он уже начал обучать Камня, Дрехи и Шрама, но из-за того, что смотрели все, принялся объяснять:

— Если надавить тут, можно замедлить кровотечение. Эта рана не опасная, хотя, вероятно, приятного от нее маловато... — (Пациент гримасой выразил свое согласие.) — ...и настоящую проблему представляет инфекция. Рану надо промыть, чтобы убедиться, что в ней нет ни щепок, ни кусочков металла, потом зашить. Мышцы и кожа плеча будут двигаться, поэтому понадобится крепкая нить, чтобы края не разошлись. А теперь...

— Каладин, — встревоженно позвал Лопен.

— Чего? — рассеянно ответил он, не переставая работать.

— Каладин!

Лопен назвал его по имени, а не «ганчо». Каладин встал, повернулся к коротышке-гердазийцу — тот стоял позади толпы и указывал на ущелье. Битва продвинулась на север, но отряд паршенди с луками пробился через ряды Садеаса.

Каладин глядел, ошеломленный, как враги построились и приготовились стрелять. Пятьдесят стрел, и все нацелены на его людей. Паршенди как будто не заботило, что они подставляют спину под удар. Они сосредоточились лишь на одном.