— И как, по-твоему, это можно сделать?

— Не знаю. Надо подумать.

Он кивнул Каладину и неспешной походкой направился к Сигзилу. Азирец тренировался с остальными. Каладин попытался поговорить с ним о Хойде, но Сигзил, и без того немногословный, даже слушать его не захотел.

— Эй, Каладин! — позвал Шрам. Он был из тех успешных учеников, которые под руководством Тефта начали тренировочные бои один на один. — Сразись с нами. Покажи этим каменноголовым дурням, как все делается по-настоящему.

Другие тоже принялись его звать.

Каладин отмахнулся и покачал головой.

Подбежал Тефт с копьем на плече.

— Парень, — тихонько сказал он, — думаю, ты поднимешь их боевой дух, если сам покажешь один-два приема.

— Я уже все показал.

— С копьем, у которого отбил наконечник. Очень медленно, с большим количеством болтовни. Сынок, им надо это увидеть. Уви­деть тебя.

— Тефт, мы это уже проходили.

— Еще бы.

Каладин улыбнулся. Тефт всячески старался не выглядеть злым или драчливым — он изображал, будто у них с Каладином обычная беседа.

— Ты ведь раньше был сержантом, верно?

— Да какая разница. Ну давай же, покажи им парочку простых вещей.

— Нет, — отрезал Каладин, посерьезнев.

Тефт внимательно посмотрел на него:

— Собираешься отказаться от сражений на поле боя, как наш рогоед?

— Дело не в этом.

— Ну тогда в чем же?

Каладин старательно подыскивал нужные слова:

— Я буду сражаться, когда придет время. Но если я позволю себе опять поддаться соблазну, стану слишком нетерпеливым. Захочу пойти в атаку прямо сейчас. Мне будет невыносимо ждать, пока парни не окажутся готовы. Тефт, уж поверь.

Пожилой мостовик что-то высмотрел в его лице:

— Ты боишься, парень.

— Что? Нет. Я...

— Я это вижу. И раньше видел. В прошлый раз, сражаясь за кого-то, ты потерпел неудачу, верно? И теперь ты тянешь время, опасаясь снова взять в руки копье.

Каладин помедлил.

— Да, — признался он.

Но причина была не только в этом. Если он вновь начнет сражаться, ему придется стать тем же, кем был давным-давно, — человеком, которого называли Благословенным Бурей. Уверенным и сильным. Каладин сомневался, что это все еще возможно. Это его и пугало.

Когда он снова возьмет в руки копье, обратного пути не будет.

— Что ж... — Тефт почесал подбородок. — Надеюсь, ты будешь готов, когда придет время. Потому что этой банде без тебя никак.

Каладин кивнул, и Тефт поспешил к остальным, чтобы как-то все объяснить и успокоить.

Схема битвы на Башне, нарисованная и помеченная Навани Холин, около 1173 г.

«Из ямы выходят они, два мертвеца, и в руках у них сердце, а я знаю, что видел истинную славу».

Какашах, 1173, 13 секунд до смерти. Рикша.

- Явсе не могла понять, что ты ко мне чувствуешь, — негромко говорила Навани, пока они с Далинаром шли вокруг холма, на котором располагался дворец Элокара. — Иногда ты как будто флиртовал — намекал на любовный интерес, потом отступал. И вел себя так, что мне казалось, я ошибаюсь. А Гавилар был очень прямолиней­ным... Он всегда без раздумий хватал то, что ему нравилось.

Далинар задумчиво кивнул. Князь надел синий мундир, а Навани — платье тусклого красно-коричневого цвета с темной окантовкой. Садовники Элокара занялись разведением растений рядом с его дворцом. Справа от дороги поднималась извилистая живая изгородь из желтого сланцекорника высотой до талии. Похожее на камень рас­тение облепили маленькие пучки скрепунов, чьи перламут­ровые раковины медленно открывались и закрывались в такт дыханию. Они походили на небольшие рты, которые тихонько переговаривались друг с другом.

Далинар и Навани неспешно поднимались по склону. Великий князь шагал, сцепив руки за спиной. Его охрана и клерки Навани следовали позади. Некоторые выглядели озадаченными тем, сколько­ времени Далинар и вдова короля проводили вместе. Сколько из них подозревали правду? Все? Часть? Ни один? Какая разница.

— В те времена я не пытался сбить тебя с толку, — произнес он негромко, остерегаясь любопытных ушей. — Я намеревался за тобой поухаживать, но Гавилар заявил, что ты ему нравишься. И в конце концов мне пришлось отойти в сторонку.

— Так просто? — Судя по голосу, Навани обиделась.

— Он не понял, что я проявляю к тебе интерес. Решил, что я представил тебя ему, намекая на возможность ухаживания. Мы часто так делали; я находил людей, с которыми Гавилару стоило бы познакомиться, и сводил его с ними. Я не понимал, что сам отдаю тебя ему, пока не стало слишком поздно.

— «Отдаешь» меня? На моем лбу есть рабское клеймо, о котором я не в курсе?

— Я не хотел...

— О, тише, — перебила Навани с внезапной нежностью.

Далинар подавил тяжелый вздох; хотя Навани была теперь зрелой женщиной, ее настроение по-прежнему менялось с той же быст­ротой, что и сезоны. Поистине, в этом таилась часть ее притягательности.

— Часто ты уходил в сторонку ради него?

— Всегда.

— И не надоедало?

— Я не очень-то об этом задумывался. Когда приходилось так поступать... да, я досадовал. Но это же Гавилар. Ты знаешь, каким он был. Эта сила воли, эта аура прирожденного повелителя. Он все­гда как будто удивлялся, если кто-нибудь ему перечил или если мир не делал того, чего ему хотелось. Он меня не принуждал — просто такова была жизнь.

Навани понимающе кивнула.

— Невзирая ни на что, — продолжил Далинар, — я приношу извинения за то, что сбивал тебя с толку. Я... ну... мне трудно было тебя отпустить. Боюсь, время от времени мои истинные чувства все же проскальзывали наружу.

— Что ж, думаю, я могу это простить. Хотя на протяжении следующих двадцати лет ты делал все возможное, чтобы я поверила, будто ты меня ненавидишь.

— Я ничего подобного не делал!

— Да? А как иначе мне следовало истолковать твою холодность? То, как часто ты выходил из комнаты, стоило мне там по­явиться?

— Я пытался себя обуздать. Я принял решение.